Влад Савин - До основанья. А зачем?

Леон положил на стол шесть листков бумаги, успокаивая себя тем, что он все же не мерзкий иуда, за сребреники продающий планы и адреса. Он взялся за дело тотчас же, спеша скорее стать честным гражданином, мужем и отцом; позвонив по телефону, он отдал бумаги пришедшему человеку с неприметным лицом; едва закрыв дверь, он с облегчением позвал жену, и они наконец остались в комнате одни, наказав детям не мешать. По истечении часа они оделись и вышли всем семейством на прогулку. Леон постукивал тросточкой по тротуару, Зелла придерживала край шляпы от игривого ветерка, дети то чинно шли рядом, то весело носились вокруг. Возле моста они купили мороженое. Всем было весело и хорошо, и они старались не вспоминать о происшедшем.

А в это самое время близ Угольной Гавани, в неприметном домике собирались другие люди, в их числе одна женщина. Они были уполномочены провести революционный суд; ждали лишь старшего из судей, чтобы начать. Женщина недвижно сидела в углу, глядя в одну точку и не веря в реальность происходящего.

Может быть, она вспоминала беззаботную жизнь в родительском семействе, балы и наряды, от которых она безжалостно отреклась, чтобы избежать удушливой скуки родительской семьи. Или собрания молодых людей, страстно желающих просветить темный, забитый народ; странствия по деревням, переодетыми в крестьянское платье, что поначалу казалось лишь возбуждающим приключением. Они шли мимо лесов и полей, молодые и веселые, как через лужу по колено; иногда задерживаясь на одном месте и снова пускаясь в путь; крестьяне добродушно посмеивались над их оплошностями попавших в непривычную среду горожан. Поначалу они пытались лечить и учить грамоте — но медики и учителя быстро оставили группу, осев в попавшихся на пути земских больницах и волостных школах, где всегда не хватало образованных людей. За ними последовали все, владеющие применимой профессией — годы спустя кого-то снова встречали в городе, вспоминающего тот поход со смехом или с ужасом, а кто-то так и остался в деревне, заведя дом и семью. А наиболее упорные, не знающие никакого полезного ремесла и оттого гордо зовущие себя "интеллигенцией", шли дальше, занимаясь уже исключительно революционной пропагандой.

Сначала они умилялись, видя что крестьяне охотно просят у них литературу — "побольше и потолще". В одной деревне вдруг выяснилось, что мужики, даже грамотные, их книг не читают, а используют бумагу на совсем иные нужды. Они пытались пристыдить — в ответ на них, готовых отдать все во благо народа, набросились толпой — избили, связали, потащили в околоток.

Она не хочет вспоминать, что там было. С ними, не пожелавшими назвать имена, обошлись, как с беспаспортными бродягами. Одна она бы сломалась, назвав свое имя и звание, после чего ее с извинениями и поклонами вернули бы в постылый родительский дом — но поступить так, бросив здесь остальных, было еще страшнее, чем вынести все, что с нею сделали эти скоты в сиреневых мундирах. После их по этапу отправили в город, вместе с ворьем и душегубами; после опознания родственниками всех отпустили, мало пострадавшими телом, но жестоко опозоренными душой.

Она снова сбежала из дома. Вступая в Организацию, она с легкостью дала клятву: у нее не было ничего, кроме жизни, которую она ценила не больше, чем снаряд, летящий в цель. За то свое поругание она жестоко мстила палачам и сатрапам. Ее называли фурией и "Красной девой".

Потом появился Даир — впрочем, тогда у него еще не было этого имени. Она уже считалась опытным агентом, а он — только что пришедшим новичком; вместе они везли на пароходе груз литературы, изображая только что вступивших в брак супругов и имея билеты в одну общую двухместную каюту-"люкс". Они стояли на палубе, не решаясь спуститься, хотя уже наступала ночь.

В небе горели звезды, как драгоценные камни на черном бархате, виденные ей когда-то давно, в иной жизни, у матери на столе. Она не знала названий звезд и созвездий, и он говорил ей их, а после вдруг попросил выбрать одну звезду, и она указала на ту, что показалась ей самой яркой и близкой — Альтаир в созвездии Орла, ту, что на его родине звали Звезда Даир. Они стояли на пустой палубе, подняв глаза вверх и словно увлекаемые в небесную бездну, и им не надо было слов, чтобы понять друг друга; затем они сошли в каюту, и она впервые забыла про огонь мести, сжигающий ее непрерывно с того самого, страшного дня, как забыла и про данный тогда же обет не принадлежать больше никому.

Она не смогла забыть ту ночь, как ни старалась. Он взял себе то имя — Даир. Скрывая свои чувства, они встречались тайно, на случайных квартирах или в дешевых номерах, до того петляя по улицам, стараясь не попасться на глаза как полицейским шпикам, так и своим же товарищам. Потом родился сын — их сын. Она не выдала товарищам отца, сказав, что это была случайная связь в дороге.

Она думала, какой бы хорошей она была матерью, если бы революция уже победила. Пока же она, не желая к себе снисхождения, работала с удвоенным рвением, сама вызываясь на трудные и опасные дела. В тюрьме по приказу губернатора были высечены политические; решено было наказать зарвавшегося сатрапа. Боясь, что о ней плохо подумают, она настояла тоже участвовать в выборе исполнителя; жребий выпал ей.

Даир шел рядом с ней по пустынному берегу, у самого края воды; резкий сильный ветер дул в лицо, трепал непокрытые волосы, волны смывали следы на песке. Она была легко одета и промочила ноги, но не думала о простуде. Губернатора хорошо охраняли, и не было надежды остаться в живых; ей были отпущены еще сутки. Она молчала, боясь что Даир заподозрит ее в малодушии, и не знала, что он едва сдерживался просить ее отказаться, так же боясь ее презрения. Она думала, что революционер идет на смерть, молча стиснув зубы, а он считал, что его долг сказать ей одно слово — иди! Так они и расстались, уверенные, что больше никогда не встретятся, и так и не сказав тех единственных слов, которые влюбленные говорят друг другу. Но нужны ли были им эти слова?

Утром того дня, уже принаряженная к аудиенции, она отвезла своего ребенка в воспитательный дом. И поспешно убежала, чтобы не слышать его удивленного писка "мама" — других слов выговаривать он еще не умел. После, еще не веря, что осталась в живых, она хотела его забрать — но товарищ Первый сказал: выбирай. Пусть лучше нас будет меньше, зато на каждого можно положиться, как на солдата, готового без промедления выполнить любой приказ. и не имеющего ничего лишнего. С ребенком ты должна будешь тотчас уехать из Зурбагана и забыть про всех нас.

Она осталась, стыдясь признаться самой себе, что ее удержала в рядах Организации не только и не столько преданность революционному делу, а желание видеть Даира и встречаться с ним. Она не раз приходила в воспитательный дом, принося сыну лакомства и подарки, и утешая себя тем, что так будет лучше. У нее не было тогда постоянной квартиры, зато она с нетерпением ждала и делала революцию — когда богачей выгонят из их дворцов, и все будет по-другому. Она ненавидела сытых, вместе с их женами и детьми — и ее беспощадность стала в Организации легендой; мало задумываясь об идейных вопросах, она жестоко мстила за свою поломанную жизнь.