Юлиана Лебединская - Темпориум. Антология темпоральной фантастики

– Ну, поделись. А то уж совсем вогнал в тоску своими фантазиями.

– Вот что: быть может, нас не существует вовсе? Нас просто выдумали? Мы все, с нашим миром, с нашей бытовщинкой… Я со своими хлопотами по поводу сборника и ничтожной радостью по поводу четырех рублей за воинскую часть… Ты со своей Танюшей и обезьянами, с которыми, в отличие от тебя, она не желает иметь ничего общего… Всё это – плод чьей-то разгулявшейся фантазии? Мы существуем лишь в небольшом участке чьего-то мозга, и то лишь, пока этот мозг о нас думает?

– Да у тебя и впрямь горячка, братец, – сказал Иван Яковлевич. – Вот тебе мой совет: бросай ты это дело.

– Какое дело? – не понял Кармазин.

– Баловство с фантастикой. Ты же видел на литобъединении, каковы они, эти фантасты: глаза безумные, морды небритые, смех истерический. Из любого пустяка готовы сделать вселенский катаклизм, и сами же над ним посмеются. Ей-богу, не стоит тебе заглядывать дальше своего подъезда и глубже нынешнего вечера. Целее будешь. Пиши как писал. Бытовые зарисовки из жизни рабочих династий. Закончи, наконец, бессмертную эпопею «Рабочая закваска». Про племенных кузнецов Сероштановых.

– Потомственных, – проворчал Кармазин.

– Один хрен… Ты закончишь, я издам. И тебя на руках внесут в Союз писателей.

– Меня и так внесут, – сказал Кармазин печально. – Без кузнецов Сероштановых.

– Это как это?!

– Ну… Настанет такое время… В общем… Нужно будет хоть кого-то внести. Только никому уже это будет не нужно. Ни мне, ни Союзу.

– Книжки там хотя бы останутся?

– Останутся. Книг будет море. Причем всяких. И хороших, и плохих, и чудовищных. Не поверишь, но самым издаваемым жанром станет фантастика.

– Не поверю, – сказал Иван Яковлевич. – Как-то не сочетается это с астрологией и религией.

– Еще как сочетается. Это же будет не научная фантастика, а так… Бредятина какая-то. Кстати, грамотности народу книжное обилие не прибавит. Скорее наоборот…

– С какой же это стати наоборот?

– Невежды одолеют, – коротко ответил Кармазин.

Иван Яковлевич подождал, что тот как-то разовьет свою мысль, но продолжения не последовало. Кармазин шел рядом, погруженный в себя, и лицо его было пасмурно.

– Я вот думаю… – начал было он.

– А ты не думай, – посоветовал Иван Яковлевич.

И всё же крамольные мысли не сдавались без боя.

– Знаешь что? – вдруг спросил Иван Яковлевич. – Эта твоя неожиданная картина мира. Как-то всё это… – Он вдруг сморщился и с чувством произнес: – Ну что за дерьмо?!

– А ты как хотел? – усмехнулся Кармазин. – Почему, позволь узнать, ты решил, что за двадцать с небольшим лет всё изменится до неузнаваемости? Более того, что изменится в лучшую сторону? Что люди, от которых зависит, что и как будет меняться в обществе, непременно станут стремиться к добру и свету, а не к власти и деньгам?

– Да всё я понимаю, – сказал Иван Яковлевич с досадой. – Но ведь хотелось же, хотелось…

Они свернули с центральной аллеи во дворы и миновали пивной ларек, окруженный волнующейся толпой. Кое-кто из томимых жаждой попросту лез к заветному окошку по головам, возбужденно выкрикивая оттесненным друзьям: «Тару готовь, счас дела бум делать!..»

– Студентка политеха лениво потягивала пиво из банки, – ядовито промолвил Иван Яковлевич.

– Из трехлитровой, – добавил Кармазин.

И они заржали, довольные своей шуткой, которая окончательно примирила их друг с другом и с окружающей действительностью.

– Ну, что скажете? – осторожно спросил Денис.

– Забавно получилось, – промолвил Олег. – Неплохая стилизация. Хотя язык, на котором у тебя беседуют редактор и автор, даже принимая во внимание всю заявленную специфику, мне показался слишком цветистым, даже вычурным. Так могли бы общаться какие-нибудь гимназисты в начале двадцатого века.

Они сидели на открытой веранде, слегка затененной от прямых лучей полуденного солнца причудливой занавесью из декоративных лиан. Заблудившийся в орнаменте стеблей шмель добавлял свою лепту в обсуждение, создавая своим растерянным жужжанием ненавязчивый, почти музыкальный фон.

– Как это у тебя, – добавил Антон. – «Бытовая магия»… – Он размашисто начертил пальцем прямо в воздухе дымный контур сердечка, тут же пронзил его такой же иллюзорной стрелой и мановением ладони послал в направлении Наташи.

– Банально, – сказала та. – Это не о тебе, Денис, а об этом символе.

– Зато искренне, – сказал Антон. – И совершенно в духе повествования уважаемого автора.

– Вот ему бы и послал свою нелепую валентинку, – сказала Наташа.

– Я ему другую сотворю. Что-нибудь эфирно-зефирное.

– А меня не стошнит? – засмеялся Денис.

– Ты же сам это придумал.

– Не слушай никого, Денис, – сказала Наташа. – Мне понравилось. Я просто поражена, как тебе это в голову пришло. Как ты сумел из ничего выдумать целый мир. Даже два мира! И заполнить его совершенно непонятными мне проблемами, которыми твои герои не на шутку озабочены. Ты не станешь протестовать, если я тебя поцелую?

– Приму как высшую награду, – сказал Денис.

Некоторое время все задумчиво следили за тем, как Наташа вручает обещанный приз под негромкий аккомпанемент шмелиного оркестра.

– Я-то другому поражаюсь, – наконец сказал Олег. – Как тебе было не лень исписать руками – руками! – столько бумаги. Я бы так не смог. Аплодирую твоему подвигу. Ведь чего, казалось бы, проще! – Он развернул перед собой сияющий экран, на котором появились двое мужчин, тотчас же затеявших меж собой оживленную дискуссию.

– Привет, Бим! – закричал один петушиным голосом.

– Привет, Бом! – в том же духе отозвался другой.

– Мы здесь затем, чтобы!.. – заверещали было оба, но Олег взмахом руки отправил их в небытие.

– Вначале я хотел проверить, существует ли на самом деле магия начертанного слова, – сказал Денис.

– Бытовая! – засмеялся Антон. Он развлекался тем, что жонглировал большими радужными буквами.

– И что же? – осведомился Олег. – Она действительно существует?

– Скорее да, чем нет. Я даже был готов всё бросить… По названной тобою причине: мы писали, мы писали, наши пальчики устали… Но обнаружил, что не могу оторваться, что одна реплика сама собою цепляется за другую, как звенья цепи, а я лишь орудие для переноса их на бумагу. И хотя никакой особенно изящной словесности здесь нет, как вы могли уже заметить, но было радостно видеть, как из-под моего пера рождаются слово за словом, фраза за фразой, выстраивается этот странный, нелепый мир, в котором вынуждены обитать мои герои…

– Забавный поворот темы ты им подкинул, – сказал Антон. – Насчет просачивания временных пластов…