Журнал «Если» - «Если», 2012 № 09

Калитка была чуть поодаль — едва найдешь под раскинувшимися розами. Виконт потянул тугую дверку и. не без труда протиснулся в щель. Розы цеплялись шипами за мешок с Запретным зеркалом, как будто не желали пропускать его на кладбище. Белая лисица в золотом чепчике проскользнула вслед за хозяином.

Аллеи обширного кладбища были вымощены тем же белым камнем, из которого сложена стена, и на них совсем не было сора. Виконт шагал, стиснув зубы. Плечо ныло под тяжестью зеркала, ноги постыдно слабели. «Иди отсюда, мальчик, не рви себе сердце». Рафаэль даже оглянулся — настолько отчетливо прозвучал в ушах чей-то шепот.

Кругом тянулись ряды древних надгробий. На постаментах из темно-зеленого камня стояли бюсты, изображавшие исключительно мужчин — магов из рода Альтенорао. Жен хоронили тут же, но их надгробия были обыкновенные. А маги похоронены под бюстами, которые с поразительной точностью передавали сходство с умершими; на постаментах — ни имен, ни дат. Магическое изобретение одного из самых дальних предков чем-то сродни часам, способным показать будущее. Альтенорао умирали, достигнув полного сходства со своим изображением. Так умер дед Рафаэля, так умер его отец. А сейчас Рафаэль шел, чтобы взглянуть на собственное надгробие. Достаточно ли сходства, чтобы умереть?

Между могилами зеленела яркая, совершенно весенняя травка. И ни цветочка, ни кустика. Когда хоронили отца с матерью, Жозефина — жена Леона — посадила у могилы белые лилии. Цветут ли они?

Вспомнив про Жозефину, Рафаэль запнулся и стал, охваченный внезапным смятением. Леон был женат целых шесть лет, но лишь недавно Жозефина объявила, что у нее будет ребенок. Сын, разумеется. У Альтенорао всегда рождаются сыновья. И становятся магами. Однако же бюст Леона дожидается хозяина, и изображение самого Рафаэля стоит, а его племянника — нет. Почему?

Тоскливо ругнувшись, Рафаэль зашагал дальше. Разгадывать загадку с отсутствующим надгробием не ему, а Леону.

Вот и место. Дальний угол, где приютились два надгробия с изображением еще живых людей. Невольно оттягивая минуту, когда он взглянет в каменное лицо своего двойника, Рафаэль свернул с аллеи и прошел к могилам отца и матери. Они умерли в один день. Или, если угодно, были в одну ночь убиты.

Бюст отца на высоком постаменте приходился вровень с головой Рафаэля. Виконт посмотрел в родное лицо. Ушедший в себя взгляд, трагические складки у рта, болезненно изломанные брови. Таким граф был за несколько часов до смерти.

Мать… Рафаэль опустился на колени возле белой мраморной плиты. На ней золотом были написаны имя и даты жизни. И тонкими штрихами намечен рисунок — опечаленные, поникшие лилии. Это придумала Жозефина. А живые лилии, которые она посадила в день похорон, исчезли без следа.

— Мама, — Рафаэль провел ладонью по холодному камню, не то смахивая невидимый сор, не то пытаясь коснуться матери, которую отчаянно любил и не уберег. — Мама…

Она так хотела, чтобы ее младший сын жил подольше! Так боялась дня, когда ей придется его хоронить. А вышло наоборот. Он, еще живой, пришел на ее могилу.

В тот день графиня со служанкой возвращалась в поместье — она неделю гостила у тетки. Карета мирно катила по лесной дороге через земли, принадлежащие маркизу Контедо-Лэю.

Там, где дорога спускалась в овраг и шла через самую густую чащу, из зарослей выскочили трое в масках. Они тяжело ранили кучера, убили молоденькую служанку, а графиню выволокли из кареты, сорвали с нее драгоценности, разодрали одежду и по очереди надругались. А после исчезли в лесной чаще, словно тени Черных Искр, вызванные в мир злобной магией.

Яростно сопротивлявшаяся насильникам, растерзанная графиня Альтенорао затащила в карету истекающего кровью кучера, Сама уселась на козлы и погнала лошадей домой.

От слуг не укрылось, в каком виде она возвратилась; все поняли, что произошло с любимой госпожой. Весь дом взвыл от ужаса и негодования.

Рафаэлю досталось снимать мать с козел и на руках нести в спальню. Леона не было дома, а выбежавший навстречу отец почернел лицом и задыхаясь осел на ступени парадной лестницы.

-. Винченцо ранен… умирает… — сорванным от криков голосом вымолвила мать, когда Рафаэль нес ее вверх по ступеням. — Скажи отцу: пусть займется… пока не поздно.

Было поздно: кучер Винченцо умер еще по дороге.

Поначалу мать держалась с удивительным мужеством: она распоряжалась потрясенным Рафаэлем, перепуганной Жозефиной и служанками, старалась поддержать и ободрить супруга.

На второй день она уже плакала, а на третий просила дать яд.

Ночью полуодетый Леон явился к Рафаэлю и с трудом растолкал ото сна. Отец с вечера уговорил обоих сыновей и Жозефину выпить сонного порошка, и Рафаэль спал как убитый.

— Вставай! — у Леона заплетался язык, и от него сильно пахло вином. — Вставай, ну! Отец… наш отец… — Он скрипнул зубами.

С затуманенной головой Рафаэль кое-как оделся и поплелся за старшим братом, запинаясь обо все, что попадалось на дороге. Порошком, который дал отец, можно было усыпить четверых.

В комнатах и коридорах горели магические свечи — тусклые, но живущие по несколько лет. В их серо-желтом свете Леон остановился у двери материнской спальни.

— Она не хотела умирать. Она днем просила яд, но… вспомнила о нас с тобой. Она кричала и звала на помощь. Ты не слышал?

— Нет, — Рафаэля шатало, и он прислонился к стене. — Кто кричал?

— Он ее заставил. Он должен был лечить! — вскрикнул Леон. И почти зашептал: — Он же умел лечить, как никто. Мог бы под Серебряный Дождь отвести. — Опять сорвался на крик: — Она бы забыла! Все забыла! Ссадины бы прошли, синяки… Ничего б не осталось. Ничего бы с ней не было, понимаешь?!

Рафаэль начинал понимать. Оттолкнув брата, он распахнул дверь спальни и ворвался в комнату:

— Мама!

Замер. Попятился.

Тусклые свечи роняли свет на ее искаженное мертвое лицо, на свалившееся одеяло, на сбитые простыни. Мать боролась до последнего, отталкивая руки, несущие смерть. На столике рядом стояла хрустальная чаша, на дне которой еще оставался мутный белесый напиток.

— Она не хотела пить яд, — проговорил Леон, стоя в дверях. — Отец силой заставил. Потому что не мог вынести позор, нанесенный гордому роду Альтенорао. — Он засмеялся; горький смех оборвался на всхлипе. — Невыносимый позор — для него, наследника древних магов! Как можно после этого жить? — Леон ввалился в комнату, схватился за спинку кресла, чтобы не упасть. Наклонился над тем, кто сидел в этом кресле — недвижный, с торчащей из шеи рукоятью кинжала: — Ну, разве можно после этого жить? Если ты убил мою мать?

Граф Альтенорао молчал — мертвый. У Леона вдруг подогнулись колени, он неловко сложился, скорчился на полу, обеими руками схватившись за ножки кресла, и тонко-тонко завыл…