Юрий Иванович - Обладатель

Мало того, во время очередного забега на кухню, с целью разогрева подливы, Ивану совсем не показалось, что курящий там гость, подаёт кому-то сигнал ладошкой снаружи. Могло показаться. Но почему бы не перестраховаться? Пробегая по коридору, заскочил в выделенную ему спальню, и, не включая свет осторожно выглянул в окно. Вроде бы никого, но над одной из машин поднимается ошмётками дымок, кто-то там сидит и курит. Тоже вроде никакой взаимосвязи. А вдруг? Обмануть целый институт, да ещё и секретный – это не куличи в песочнице лепить. Там вокруг Деда такие товарищи собрались, что если немедленно не получат ответы на интересующие их вопросы, живо арестуют и допросят в более комфортабельных и выгодных для себя условиях.

Начал лихорадочно раздумывать, какие следы своей деятельности следует скрыть и как это сделать лучше всего. Делать это начал, во время коротких заскоков в комнату, благо роль подавальщика и официанта, такой деятельности весьма сопутствовала. Не придумал ничего лучше, как тщательно изорвать листики с попытками их расшифровке и утопить их в пакете среди отбросов. На второй ходке, заскочил в туалет и слил в унитаз обрывки газеты.

Ну и попытался вести себя как и прежде: недалёким, полностью расслабившимся недоумком.

Несомненно, что этакий моральный пресс на кухне, привёл к тому, что пришлось максимально возможное время проводить в гостиной. А там опять поставили музыку, зажгли свечи, и вновь начались танцы. Причём ни одного быстрого, а все медленные и неспешные. В голову ринулись теперь мысли паники и отчаяния:

"Да что же это творится?! Теперь придётся танцевать с обозлённой на меня красоткой? Она ведь явно сегодня пришла только с одной целью: поиздеваться, унизить своим совершенством и показать моё истинное место, под фундаментом её пьедестала. И что выбрать?"

Основополагающий вопрос. Хорошо, что вспомнились слова Базальта: "Не страшно, если будешь опозорен ты…". А значит, следовало при выборе путей отступления пойти на сделки со своей совестью. При подобном отсутствии щепетильности к себе, да при всей масштабности, чрезмерной важности спасения сигвигатора и получения возможностей его спокойно исследовать, о каких-то личных амбициях, чувстве гордости, и истинном благородстве лучше на некоторое время забыть.

А значит, следовало действовать совсем в ином ключе. И шаги в нужном направлении стали вестись с присущей в последние дни бесшабашностью и нахрапистостью. После очередного забега на кухню, Иван вернулся в гостиную и сходу бросился между готовящимися к танцу партнёрами:

– Занятым на кухне работникам, которые и так заняты больше всех – скидки! Поэтому я танцую с королевой вне очереди!

Уже начав танцевать с ним, Ольга надменно удивилась:

– Скидки? Когда это королевы доставались на дешёвых распродажах?

– Ах, махестар, прошу меня простить! Я имел в виду слово "льготы". Тем более что ты сама меня хвалила за моё усердие, таланты и ловкость официанта.

– Неправда! Не хвалила! И ты мне не рассказал до конца секрет начинки…

– Махестар! Неужели вам пристало интересоваться какой-то никчемной начинкой? – умудрялся Иван вопить шёпотом. – Неужели вы хотите стать заурядной хранительницей очага, погрязнуть в домашних хлопотах и готовить пищу десятку сопливых детишек?

– Почему сопливых? – возмутилась актриса. – И что это за…

– Да потому, что носики им вытереть в такой многодетной семье будет некогда, – не совсем вежливо перебил даму партнёр. – Но меня поражает, что ты не возразила против очага. Неужели надоело сниматься в кино?

– Одно другому не помеха! – и дальше продолжила с сердито и с нажимом: – И что это за вульгарное обращение ко мне ругательным словом?

– "Махестар", что ли? Ха! Так это в переводе с испанского обозначает "Ваше величество!" Неужели не знала?

– Как же! Только что вспомнила…

– А по поводу начинки: только тебе и только в твоё очаровательное ушко! Там было пол чайной ложки простейшего соуса, состоящего пополам из горчицы и майонеза…, – и, не делая паузы продолжил шептать на совсем иную тему, касаясь губами нежной, розовой мочки: – естественно, что если украсить твоё ушко взбитыми сливками и посыпать сахарной пудрой, то всё равно оно не станет боле сладким и более соблазнительным чем сейчас. Так и хочется ощутить его бархатистую нежность у себя во рту и облизывать, кусать, насыщаться…

Кажется, Ольгу проняло. Потому что она перестала сердиться, позволила её прижать к себе сильней и надолго умолкла, позволяя своему кавалеру изгаляться ей в сумбурных дифирамбах, разбавленных описанием кулинарных рецептов и унизанных иными интересными словами из экзотичных иностранных языков.

И только на пятом совместном танце, следующем без перерыва, она вдруг отстранилась, и, глядя прямо в глаза, спросила:

– А ты хоть соображаешь, что вытворил прошлой ночью?

– Ещё бы! – воскликнул лишенец с самоиронией, и не погнушался приврать. – Я практически до утра так и не уснул. Хорошо, что днём бездельничал и чуточку вздремнул. Но для моего поступка было две уважительные причины.

Судя по глубокому вздоху и весьма изменившемуся взгляду, он почти сразу оказался окончательно прощён после таких объяснений, но вопрос всё-таки последовал:

– Какие причины?

– Первая: ты меня очень с первого взгляда испугалась, поняла, что я могу тебя задушить в порыве страсти, а то и…

– С этим всё понятно! А вторая?

– Ну, о второй ты и сама могла догадаться. Проще не бывает. Это у меня на лбу написано. Мне совершенно претит показывать свои чувства, когда в квартире есть кто-то ещё. Это меня зажимает, нервирует, превращает в полного импотента. Ты себе не представляешь, насколько несовместимо с моральной точки зрения и не согласуется с моим воспитанием, когда крики и стоны женщины слышны посторонним.

Она недоверчиво помотала головой, удивлённо подвигала бровями и даже игриво хмыкнула:

– Ах какой нежный и ранимый! Кто бы мог подумать? С виду, самый простой, ничем не примечательный мужчина, который ни единого иностранного слова не знает. И надпись твоя на лбу сильно стёрлась, не прочитать, что там конкретно описывается…

В подобном плане велась у них беседа ещё несколько танцев. Даже настойчивые приглашения вернуться к столу, несущиеся от остальных сотрапезников, их не отвлекали. Наконец Базальт не выдержал и не совсем вежливо выключил музыку. Но пара так и осталась стоять в обнимку, и Ольга поспешно прошептала:

– У меня дома никого нет. Могу тебя пригласить, но с одним условием: ты нигде от меня закрываться не станешь! Идёт?

– А если я тебя не устрою в дальнейшем, ты меня сама не вышвырнешь среди ночи на улицу?

– Обещаю, что нет.