Фриц Лейбер - Серебряные яйцеглавы

Процессия остановилась почти у самого их столика. Дамочка, оказавшаяся впереди остальных, была до того обвешана бриллиантами, что они резали глаза своим блеском. Она высокомерно огляделась.

Гомер, чей сонный ум блуждал, как у ребенка, обиженно спросил Элоизу:

— Странно, почему-то дитя так долго не несет молоко. Если она бросит туда какие-то пилюли…

— Разве что возбудитель, если решит, что ты того стоишь, — быстро взглянув на него, сказала Элоиза и зачарованно уставилась на вновь прибывших.

Бриллиантовая дамочка произнесла тоном, каким отчитывают носильщика:

— Нам нужен председатель писательского союза.

Никогда не терявшаяся Элоиза поднялась:

— Я член исполкома союза.

Дамочка оглядела ее сверху донизу.

— Вы подходите, — сказала она и дважды громко хлопнула в ладони. — Паркинс!

Отделанный бриллиантами робот подкатил тележку. На ней было двадцать тщательно упакованных стопок в четыре фута высотой. Стопки состояли из тонких книг в твердых обложках. Суперобложки были так великолепно раскрашены, что блестели, как драгоценности. Вершину увенчивало нечто неправильной формы, обтянутое белым шелком.

— Мы — Пишущее братство, — глядя прямо на Элоизу, заявила дамочка тем пронзительным голосом, которым, вероятно, говорила бы императрица на базарной площади. — Больше ста лет мы хранили традиции настоящего творческого труда в нашем избранном кругу в ожидании того славного дня, когда ужасные машины, топтавшие наши умы, будут уничтожены и литература вернется к ее единственным настоящим друзьям — самоотверженным любителям. Годами мы поносили ваш союз за его участие в заговоре с целью превратить металлических монстров в наших духовных владык, но сейчас мы готовы признать вашу храбрость — вы наконец уничтожили этих тиранов. Посему я вручаю вам эти два знака нашего уважения. Паркинс!

Вопиющий пример неразумных трат сдернул белый шелк, открывая блестящую золотую статуэтку обнаженной девушки, пронзающей мечом словомельницу.

— Узрите! — закричала дамочка. — Это работа Горгия Снеллигрю, отлитая и отполированная за один день. Она покоится на полном собрании сочинений Пишущего братства, накопленного за последние сто лет. Эти хрупкие светильники в пастельных обложках, покрытые алмазной пылью, пронесли огонь литературы через все ужасы ныне миновавшей машинной эры. Тысяча семьсот томов бессмертной лирики!

В этот момент, виляя бедрами, появилась Сюзетт, неся хрустальный бокал с белой жидкостью, из которого поднимался язык голубого пламени высотой в два фута.

Официантка поставила бокал перед Гомером и быстро накрыла серебряной тарелкой. Затем убрала ее. Пламя исчезло, и ужасная вонь горелого казеина наполнила воздух.

Последний раз вильнув задом, Сюзетт объявила:

— Вот она, вашь горелий молоко, мсье.

Флэксмен и Каллингем сидели рядышком в своей наполовину прибранной конторе.

Охранник Джо после ночи беспрерывной уборки в состоянии коллапса был отправлен под присмотром Зейна и Гаспара, пришедших на работу с зарей, в постель. Он спал на раскладушке в мужской туалетной, заткнув под подушку скунсовый пистолет вместе с брикетом антивонина, задумчиво предложенным ему роботом. Тем временем Гаспар х познаниях. В конце концов, вы не только отличаетесь от нас, вы — искусственные создаакануне погрома бесценные книги.

Таким образом, компаньоны остались одни. Был тот безмятежный час рабочего дня, когда неприятности еще не начались. Однако Флэксмен нарушил этот призрачный покой.

— Калли, я знаю, мы уговорим яйцеглавов, но от всего проекта просто душа уходит в пятки, — уныло сказал он.

— Объясни почему, Флэкси, — мягко отозвался компаньон. — Хотя, кажется, я догадываюсь. м, что исследовали мозговые извилины и сокрушались по поводу их ограниченного количества, — то обалдел еще больше Флэксмена. Но в то утро, в которое, по предсказанию Гаспара, у него проио следовало держать в секрете даже от большинства членов нашей семьи и оберегать как некие священные реликвии старинных аристократических родов Британии. Во всяком случае, семейная тайна у меня всегда ассоциировалась с легендой, будто где-то в подземельях замка спрятана подлинная корона древних английских королей, охраняемая чудовищной склизкой жабой. По другой, более ужасной версии, то был бессмертный прадядюшка, сошедший с ума в крестовом походе, который полностью покрылся чешуей и зеленью и каждое полнолуние требовал крови девственницы. А могла быть и комбинация упомянутых версий: в самом дальнем подземелье замка уже семьсот лет обитает настоящий король Англии, превратившийся в жабу и требующий бочонок девственной крови каждый раз, когда свистнет рак. И вот эта священная тайна, скрепленная смертной клятвой, передается из поколения в поколение лишь наследнику владельца замка, когда тому исполняется тринадцать лет. В этот день отец срывает покровы с реликвии, сопровождая рассказ многочисленными ритуальными вопросами-ответами типа «Что рыдает по ночам?» — «То, что мы храним». — «Что мы должны дать ему?» — «То, что он хочет». — «Что он хочет?» — «Ведро крови» и так далее. А когда отец расскажет все и покажет ребенку чудовище, с тем случается сердечный приступ, и он уже ни на что не годен, кроме как шататься по саду и библиотеке и ждать часа, чтобы выложить все собственному сыну. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— В общих чертах, — рассудительно заметил Каллингем.

— Во всяком случае, мой дорогой папочка внушил мне именно такие чувства по отношению к Мозговому Тресту. Боже, как поразило меня это название с самого начала! Даже ребенком я чувствовал, что в домашнем окружении витает нечто зловещее. У моего отца была аллергия на яйца, и он никогда не позволял сервировать стол серебром. Как-то он даже замертво свалился, когда новый робот из Англии доставил прямиком из Шеффилда вареное яйцо на серебряной подставке. А однажды он повел меня на детский утренник и упал в обморок во время не объявленного заранее конкурса с яйцами. А таинственные разговоры об Инкубаторе по телефону, которые я слышал сквозь сон по ночам?! От них мне становилось просто дурно. Я слышал, как отец говорил (это было во время третьего восстания против роботов): «Я думаю, мы должны быть готовы спустить их вниз и сразу же взорвать Инкубатор, будь то днем или ночью».

А еще больше я страдал от чрезмерной суетливости и нетерпеливости отца. Мне и девяти не исполнилось, какие там тринадцать, когда он взял меня в Инкубатор — их Инкубатор — и представил всем тридцати. Сначала я подумал, будто это подобия роботов, но когда он сказал мне, что внутри каждого яйца находится живой человеческий мозг, я выбросил все свои пирожные и чуть не перевернулся вверх ногами. Но отец заставил меня дойти до самого горького конца, а потом взять урок верховой езды. Он был человеком старой закалки. Один из яйцеглавов сказал тогда мне, что я напоминаю ему маленького племянника, умершего столетие назад в возрасте восьмидесяти восьми лет. Но хуже всего было, когда другой рассмеялся жутким смехом и запросто предложил: «Хочешь сюда, ко мне, сынок?»