Айзек Азимов - На пути к Академии

— Сколько ей лет?

— Двенадцать. Скоро исполнится тринадцать.

— В таком случае, мне понадобится согласие ее родителей.

Селдон кашлянул.

— Это будет не просто сделать. А моего согласия недостаточно? Я — ее дед.

— Для меня — вполне достаточно. Но вы же понимаете, тут речь идет о законе. А мне бы не хотелось потерять лицензию на практику.

Так вышло, что Селдону пришлось еще раз обратиться к Рейчу. Тот снова принялся наотрез отказываться. Манелла вторила ему с удвоенной яростью: «А вдруг геном окажется с патологией? Тогда ее затаскают по лабораториям и будут обращаться как с подопытным животным?» Каких только упреков не наслушался Селдон — он, дескать, из-за своей фанатической преданности Психоисторическому Проекту, хочет лишить Ванду нормального, здорового отрочества, засадить за работу, которая не даст ей общаться со сверстниками… Но Селдон не отступался.

— Верь мне, Рейч. Я никогда не сделаю Ванде ничего плохого. Но обследовать ее нужно непременно. Мне нужен ее геном. Если все будет так, как я предполагаю, значит, мы на пороге смены подхода к психоистории, ко всему будущему Галактики!

Словом, Рейча Селдон убедил, а тот как-то договорился с Манеллой. И вот все трое взрослых повели Ванду к доктору Энделецки.

Доктор Энделецки — седая, но с моложавым лицом, встретила их у дверей своего кабинета и посмотрела на девочку, глядевшую на нее с любопытством, но без страха. Обращаясь к взрослым, врач с улыбкой спросила:

— Мама, папа и дедушка, верно?

— Совершенно верно, — ответил Селдон.

Рейч выглядел подавленно, а у Манеллы покраснели и распухли веки, и вид был невыспавшийся и усталый.

— Ванда, — обратилась доктор к девочке, — тебя, кажется, так зовут?

— Да, мэм, — бойко кивнула Ванда.

— Ванда, я расскажу тебе, в чем заключается обследование. Скажи, ты правша?

— Да, мэм.

— Ну вот, значит, я на твоей левой руке сделаю кляксу — капну туда обезболивающее лекарство. Покажется, словно холодный ветерок подул. Вот и все. А потом я сниму с твоей руки кусочек кожи — совсем маленький. Тебе не будет больно, и кровь не потечет, и даже царапинки потом не останется. В конце я смажу это место дезинфицирующим средством. На все уйдет несколько минут. Ну как, не страшно?

— Ни капельки! — мотнула головой Ванда и протянула руку.

Когда процедура была закончена, доктор Энделецки сказала:

— Теперь я помещу материал под микроскоп, выберу клетку и запущу компьютеризированный генный анализатор. Он все исследует до последнего нуклеотида, но их там миллиарды. Так что на работу почти весь день уйдет. Нет, конечно, все автоматизировано, но я все равно буду сидеть рядом и следить за приборами. А вот вам это совершенно ни к чему.

Как только геном будет подготовлен, начнется самая длинная часть исследования. Если вы хотите, чтобы работа была проделана до конца, потребуется несколько недель. Именно поэтому процедура столь дорогостояща. Работа трудная и потребует много времени. Как только результаты будут у меня в руках, я вам сообщу.

Она отвернулась, словно дала понять, что посетители свободны, села и склонилась над сверкающим прибором, стоявшим перед ней на столе.

Селдон, немного помявшись, спросил:

— Не могли бы вы сразу сообщить мне, если обнаружите что-то не совсем обычное? То есть, если вы что-то найдете сразу, не ждите окончания исследования и меня не заставляйте ждать.

— Шансы обнаружить что-либо в первые часы совсем невелики, но обещаю вам, профессор Селдон, я с вами сразу свяжусь, если что.

Манелла взяла Ванду за руку и гордо вышла из кабинета. За ними следом поковылял Рейч. Селдон склонился к врачу и сказал:

— Это намного важнее, чем вы думаете, доктор Энделецки.

Доктор Энделецки кивнула.

— Какова бы ни была причина, я сделаю все, что смогу, профессор.

Селдон сжал губы, попрощался и вышел. Он был расстроен. С чего он взял, что через пять минут он будет знать ответ на мучивший его вопрос, он и сам не понимал. А теперь нужно было ждать несколько недель, а каков будет ответ — неизвестно.

Селдон скрипнул зубами. Будет ли его задуманное детище — Вторая Академия — когда-нибудь основана или так и останется недостижимым миражом?

Нервно улыбаясь, Гэри Селдон вошел в кабинет доктора Энделецки.

— Вы же сказали — пару недель. А уже целый месяц прошел, доктор.

Доктор Энделецки кивнула.

— Простите, профессор Селдон, но вы же хотели, чтобы все было сделано досконально, и я именно этим занималась все это время.

— Ну, — взволнованно спросил Селдон, — что же вы обнаружили?

Около ста дефективных генов.

— Что?! Дефективных генов? Вы шутите, доктор Энделецки?

— Я говорю совершенно серьезно. Что тут удивительного? Геномов, в которых не было бы как минимум сотни дефективных генов, просто не существует, а как правило, их гораздо больше. Сказать честно, все не так страшно, как звучит.

— Да, конечно, я же не специалист.

Доктор Энделецки вздохнула, поерзала на стуле.

— Вы ничего не знаете о генетике, профессор?

— Нет, не знаю. Человек не может знать все.

— Вы правы. Я, например, ничего не знаю об этой вашей… как же она называется? Ах да, о вашей психоистории. — Доктор Энделецки пожала плечами и продолжала: — Если бы вы взялись объяснять мне суть вашей науки, вам пришлось бы начать с азов, но даже в этом случае я бы вряд ли поняла вас. Ну так вот, что касается генетики…

— Да?

— Дефективный ген, как правило, ничего не значит. Существуют дефективные гены — настолько дефективные, настолько патологичные, что вызывают серьезные заболевания. Но это — большая редкость. Большинство дефективных генов просто-напросто работают плоховато, вроде разболтавшихся колес. Машина все равно едет — дрожит, правда, немного, но едет.

— Именно так обстоит дело с Вандой?

— Да. Более или менее. В конце концов, если бы все гены были в идеальном состоянии, мы все были бы как две капли воды похожи друг на друга и вели бы себя совершенно одинаково. Именно различия в генах делают людей разными.

— Но не ухудшается ли положение с возрастом?

— Да. С возрастом все мы чувствуем себя хуже. Я заметила, вы вошли, прихрамывая. Что с вами?

— Ревматизм… — смущенно пробормотал Селдон.

— Вы всю жизнь им страдаете?

— Нет, конечно.

— Ну так вот: кое-какие из ваших генов сильно разболтались с возрастом, и теперь вы хромаете.

— А что случится с Вандой, когда она повзрослеет?

— Не знаю. Я не умею предсказывать будущее, профессор. Похоже, это как раз ваша специальность. Но если бы я решила угадать, я бы сказала, что с Вандой ничего необыкновенного не случится, то есть ничего, кроме того, что она в свое время состарится.

— Вы уверены? — спросил Селдон.