Коллектив авторов - Полдень, XXI век (ноябрь 2012)

Существует известная народная мудрость: двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Ей вторит мудрость библейская: все произошло из праха и все возвратится в прах.

Против природы не попрешь.

Тем более что жизнь связана со смертью неразрывно, как день с солнечным светом, и даже паразитирует на смерти.

Именно так мыслят герои рассказа Дмитрия Юдина «Все сначала».

И только смертью можно совершить изгнание попаданцев из реальных людей в рассказе Глеба Корина «Кремлевский экзорцист»

Но человек не был бы человеком, если бы не пытался одолеть законы природы.

И авторы ноябрьского номера нашего журнала/альманаха широко исследуют эту тему.

К примеру, вполне возможно попрать неизбежный конец жизни, используя криогенную медицинскую технику, как в повести Виталия Мацарского «Высоких зрелищ зритель».

При помощи сохранения или восстановления информационного поля успешно борются со смертью герои рассказов Андрея Закревского «То, что имеет начало…» и Владимира Венгловского «Прах тебя побери!»

Однако некоторые с легкостью обходятся и без использования современной техники.

В рассказе Майка Гелприна «Смерть на шестерых» старуху с косой одолевает самое обыкновенное человеческое чувство – любовь.

А в рассказе Аарона Кеннета МакДауэлла «На игре» кончину побеждают, поймав и вовсе неживое существо – эзотера.

Некоторые авторы заходят в своих творческих поисках еще дальше.

Так, например, Владимир Голубев в рассказе «Крыса» выдвигает идею, что фактором, избавляющим мир от переизбытка человеческого балласта, может оказаться совсем даже не смерть. Впрочем, и тут людям приходится решать проблемы, вытекающие из существующего общественного устройства.

Однако в окружающей нас реальности, несмотря на все успехи современной науки, ситуация остается прежней: смерть работает на жизнь, и потому природе без нее не обойтись.

Тем не менее человек всегда будет пытаться бороться с этой ситуацией. Ибо такова его суть. Ибо по-другому он не может.

Николай Романецкий

1967 год. Город X.Будущий физик Стас работает лаборантом в институте криобиомедицины. В него влюблена младший научный сотрудник Инна Цейтлина из секретного отдела института. Она занимается заморозкой и оживлением животных, которых перед обработкой жидким гелием заражают вирусами.

Однажды Стаса случайно кусает оживленный кролик. Инна вкалывает Стасу сыворотку, но тот все равно тяжело заболевает. Его перевозят в московскую клинику, работающую под крышей КГБ, и Стас остается жив. В клинике он проходит тесты для измерения IQ.Результат оказывается выше верхней границы, определяемой с помощью существующей методики. Кроме того, он обнаруживает у себя открывшуюся способность к языкам. На вечеринке у Инны Стас знакомится с ее сестрой Светкой, у которой отец работает в КГБ. И в конце концов сбегает от настойчивых притязаний Инны, уезжая работать на Серпуховском ускорителе.

1987 год. Женева.Физик Стас прикомандирован к Представительству при ООН для работы в ЦЕРНе, но трудится еще и на разведку. Стас женат, но с женой давно не живет. Его любовница Лена ждет ребенка.

В Сибири начинается эпидемия неведомой болезни, против которой не помогают антибиотики. Стас получает команду от своего шефа, Светкиного отца, узнать – не встречалось ли подобное заболевание в других местах. Стас посещает научную библиотеку и руководство Всемирной организации здравоохранения, пытаясь разобраться в проблеме. Между тем Светка сбегает от своего отца с агентом Джо Роузом. Отец по этой причине ждет увольнения со службы, но никаких проблем с руководством почему-то нет.

В разговоре с шефом Стас узнает, что его считают мутантом.

Чуть позже они с Леной попадают в гости к Роузу и Светке, и во время вечернего веселья Роуз говорит, что причиной болезни может быть ретровирус. А зам. генерального директора ВОЗ сообщает Стасу, что странная «сибирская» болезнь отмечена в разных точках мира. Причиной ее является ретровирус, и существуют подозрения о преступной группе, разрабатывающей вирусное оружие.

Стаса посылают в командировку в Нью-Йорк – якобы для работы в ООН. На самом деле он должен встретиться с доктором Инессой Зайтлин из Колумбийского университета. Доктор – та самая Инна Цейтлина, эмигрировавшая в США.

При встрече со Стасом Инна рассказывает, что еще в тридцатые годы XX века в СССР начали заниматься криогенными установками. Изначальная причина – желание освоить технологию замораживания людей, чтобы больное начальство могло долежать в анабиозе до тех времен, когда врачи научатся справляться с неизлечимыми болезнями.

Квартира ее оказалась неожиданно большой, двухэтажной, с большим угловым балконом. Хорошая квартира, я бы от такой не отказался.

– Квартира не моя, в смысле, не я ее владелица. Университет снимает несколько квартир в домах для приезжих профессоров и докторантов, вот мне одна из них и досталась, пока свою не найду. Да все лень. Пока не гонят.

Теперь стало понятно, почему обстановка показалась мне стандартной, как будто я уже видел такую в каком-то фильме. Не было в ней Инкиной индивидуальности, да и вообще никакой индивидуальности в ней не было.

– Мне почти ничего не удалось из дому вывезти. Помнишь ведь, как евреев тогда на таможне трясли. Да и везти особо было нечего. Все, что оставалось в доме ценного после отъезда родителей в Израиль, я распродала, пока пять лет сидела в отказе без работы. Подрабатывала переводами, рефератами, благодаря этому оставалась в курсе, писала статьи в стол, но здесь они пригодились. Когда на работу брали, их зачли, хотя нигде они не были опубликованы. Но впечатление произвели, вот меня и взяли. А в Израиле… Ты же знаешь, что я сначала в Израиль к родителям подалась. Нет, конечно, откуда тебе знать. Родители там неплохо устроились, а мне по специальности ничего не находилось, так что я разослала свои бумаги в Штаты и в Англию. Из Англии даже не ответили, а здесь целых три университета откликнулись. Вот так я здесь и оказалась. В Колумбийском. Я его «колумбарием» называю про себя, хотя это дурацкий каламбур. Хватит про себя, вернемся к твоей персоне.

Нас разделяя низенький журнальный столик, на который Инна поставила бутылку виски, джин, тоник, лед – стандартный американский набор. Она полулежала, прикрыв ноги пледом, на длинном кожаном диване со стальными гнутыми трубками вместо спинки, а я сидел напротив в довольно удобном, хотя и тоже сильно стальном кресле. Вид из окна был так себе – серые высоченные домины, в стенах которых там и сям зигзагами торчали пожарные лестницы, поэтому я перевел взгляд на Инну.