Евгений Лотош - Серый туман

Васян осторожно положил трубку на рычаг и вытер испарину со лба.

— Сам Шварцман нас с тобой вниманием удостоил, — пояснил он. — Ну, держись, программист, сейчас начнется.

Мелкий обложной дождь моросил не переставая уже не первый час. Редкие автомобили таинственно шелестели шинами и гравиподушками по мокрому асфальту, разбивая на капли отражения фонарей, окруженные многоцветными ореолами.

Олег глубоко вдохнул сырой осенний воздух, поднял стекло, устроился на сиденье поудобнее и полуприкрыл глаза. Боль пронзала голову, начинаясь где-то в области глаз и заканчиваясь в районе затылка. Он машинально покатал языком таблетку анальгетика и сглотнул горькую слюну. Отчаянно хотелось спать.

— Подъезжаем, Олежка, — негромко сказал ему Пашка с переднего сиденья. — Готовься, начинается твой выход. Как голова?

— Паршиво, — нехотя откликнулся Олег. — Елки зеленые, двое суток не спал. Глаза слипаются, хоть подпорки вставляй. Даже амфетамин уже не помогает. Вот кончится катавасия, завалюсь в постель и целый день отсыпаться буду.

— Ладно, если заснешь на трибуне, я тебя локтем в бок толкну, — хмыкнул Бегемот. Его взгляд остался озабоченно-настороженным. — Потерпи, всего полночи осталось, а там дрыхни сколько влезет. О, а вот и наши болельщики.

Машина вывернула на Черемушинскую площадь. На здании телецентра горели прожектора, шарившие по клокочущей толпе. Яркие лучи пронзали пелену дождя, и Олегу внезапно показалось, что он оказался в старой кинохронике.

— Во, сейчас прилетит звено «Фораили», зависнет над площадью и начнет пускать газы, — усмехнулся Пашка, которому, очевидно, пришли в голову те же мысли. — Все на борьбу с сахарской интервенцией! — Он попытался вскинуть над головой сжатый кулак, ударился о крышу машины и зашипел сквозь зубы, потирая костяшки. — Блин, не могли крышу помягче сделать! Ладно, сай дайторё, ваша остановка!

Павел выскочил из машины и потянулся к ручке двери. Олег, стиснув зубы, сам распахнул дверь и выбрался наружу прямо под слепящий луч прожектора. Боль опять пронзила голову, но уже как бы издалека. Не ломом, а пыльным мешком, мрачно подумал Олег. Ну и за то спасибо, авось до утра дотяну. А то нехорошо получится, если услышу о победе – или проигрыше – да и грохнусь в обморок. Конфуз получится, скажут, что кисейная барышня, враги засмеют, друзья разочаруются, квартплату повысят, а зарплату наоборот…

— Канал «Маяк»! Скажите, Олег Захарович, как вы оцениваете свои шансы на победу? — какой-то ушлый репортер просочился сквозь жиденькое – из двух одэшников и Бегемота – олегово кольцо охраны, и теперь совал ему под нос микрофон. — Вы все еще надеетесь победить, даже несмотря на резкий спад популярности перед выборами?

— Чепуха ваше падение! — зло откликнулся Олег, работая локтями, чтобы пробиться сквозь группу энтузиастов-почитателей, и надеясь, что репортера затрет в толпе.

— То есть как чепуха? — удивился репортер, оказавшийся более стойким преследователем, чем надеялся Олег, и не отстававший ни на шаг. Павел безуспешно пытался вклиниться перед ним, но все его попытки оканчивались неудачей. — Вы хотите сказать, что вам все равно, какой у вас рейтинг?

— Я ничего не хочу сказать, — сквозь зубы пробормотал Олег, улыбаясь направо и налево, пожимая протянутые руки и ловко уклоняясь от попыток некоторых чересчур эмоциональных девиц повиснуть у него на шее. Все, Пашка, решено: если победим, отправлю тебя на высшие охранные курсы, или что у нас там, у самого Шварцмана учиться. Или у Дуболома. Все равно от охранников никакого толку. — Вы не хуже меня понимаете, какова ценность подобных опросов. Кого-то на улице за рукав схватили, он как-то ответил – вот и результат. Доживем до утра – узнаем, какой у меня настоящий рейтинг…

Тут Олег наконец добрался до входа на трибуну, где дежурили полицейские, и настырный репортер остался позади. Вымотанный и злой, кандидат в Нарпреды одернул пиджак, поправил галстук и попытался пригладить встрепанные волосы, которые несмотря на дождик непокорно торчали во все стороны. Ладно, последний рывок перед публикой, и все. Можно пить пиво и ждать результатов. И дался же Шварцману митинг! Сидел бы сейчас дома перед телевизором, на теплом сухом диване, дремал бы себе спокойно… Он придал своему лицу решительное и мужественное выражение и наклонился к микрофону.

— Дамы и господа! — его слова гулко разнеслись над площадью, дробясь и повторяясь. Толпа притихла. — Спасибо вам за то, что не побоялись прийти и выразить мне свою поддержку. Я знаю, что многим из вас угрожали, многим запрещали идти, но вы не испугались! — Подумав, он немного возвысил голос. — Еще никто не смог угрозами помешать народу выразить свою волю, так учит нас история. Как улановцы в двадцать третьем не смогли разогнать Народное Собрание, так и сегодня новоявленные хозяева жизни не смогут заткнуть нам рот. Народ получит того Председателя, которого хочет он, а не кто-то еще! Именно так произойдет сегодня! Мы покажем им, что такое на самом деле народное самоуправление!

Толпа взревела. Несколько секунд Олег пережидал, пока шум немного не утихнет, затем продолжил:

— Меня только что спросили, как я отношусь к падению моей популярности перед выборами. Я отвечу так: мне хорошо знакомы методы, которые используются для фабрикации любых данных, которые нужны им!

Интересно, а если меня кто-нибудь спросит, кому – «им», что я отвечу? ЧГПК? Так тем только повод и нужен, чтобы меня снять. Заявят, что клевещу необоснованно, и каюк. Тогда разве что революцию устраивать… Не уверен, что Шварцмана хватит на вооруженный переворот, да и не тянет меня мятеж возглавлять. Уж лучше сразу застрелиться, пока Хранители не придушили. Ладно, если я в чем-то и силен, то в экспромте. Спросят – отвечу, а раньше времени задумываться не стоит. И так голова чугунная…

— Я скажу прямо: мне наплевать на все данные опросов, сколько бы их ни проводили! Единственный опрос, результаты которого я приму – сегодняшние выборы. Я подчинюсь только воле народа, а не каких-то там провокаторов!

Толпа опять взревела.

Слушая друга, Павел Бирон рассеянно оглядывал море мокрых голов, в шляпах, кепках, капюшонах и простоволосых, над которым колыхались криво, от руки, нарисованные плакаты. По периметру площади стояло редкое оцепление в черных блестящих плащах и белых касках. В дальнем ее углу, полускрытый постаментом, одиноко мок под усиливающимся дождем полицейский водомет с воинственно задранным стволом водяной пушки.

Взгляд Павла скользнул дальше, к проспекту. В сгущающихся предзимних сумерках фонари горели вполнакала. Над дальним шпилем сахарского посольства сквозь случайный разрыв в облаках одиноко сияла звезда. Павел, пользуясь умением, приобретенным еще в школе, зевнул сквозь зубы. Заломило челюсти. Его не оставляло чувство неправильности. Что-то не так. Он на мгновение потерял равновесие, неловко переступив с ноги на ногу, и случайно коснулся олегова запястья, почувствовав твердый браслет сквозь материю обшлага.