Сергей Снегов - Тридцать два обличья профессора Крена

– Пожалуй, можно и так. Решено: записываем первого, кто появится завтра в лаборатории.

Я рухнул на диван и, измученный разочарованиями этой ночи, быстро уснул.

Первым появился О’Брайен. Восторженный карлик часто навещал меня. Он хотел знать, как идёт дело, обещавшее солидную жатву денег, и как себя чувствую я. Приходя, он совал свою рожицу в бумаги и книги, чертежи механизмов и образцы питательных сред из чанов. Дурно пахнущие коллоидные растворы восхищали его не меньше, чем гигантские размеры Электронного Создателя.

– Здравствуйте, Крен! – пропищал он, хватая своими лапками мою руку. – Всю ночь думал о вас. Это счастье для нашей фирмы, что вы живёте на свете.

С О’Брайеном я церемонился ещё меньше, чем с остальными директорами компании.

– В чём же ваше счастье, дорогой О’Брайен?

– Как в чём? Вы делаете нам золото, профессор. Чем вы заняты, Крен?

– Собираю схему. Не обращайте внимания, сидите спокойно. Думайте обо мне.

– Думать о вас истинное наслаждение для каждого из нас!

– Поговорим о золоте, О’Брайен. Зачем оно вам нужно? Лучше одеваться, сытней питаться?

– Вы смеётесь, профессор. Пятнадцатый год я питаюсь одними сухарями. Увы, хорошая еда для меня – несбыточная мечта! Крен, а вы? Я имею в виду разные пикантные блюда – первое, второе, десерт… Хи-хи-хе, по глазам вижу, по глазам – вы лютый чревоугодник, Крен!

– Отпираться не буду – иногда обжираюсь. У вас много наследников, О’Брайен?

– Ни одного, дорогой Крен, ни одного. У меня не было времени ухаживать за женщинами. Я растил не наследников, а деньги.

– Для чего?

– Удивительный вопрос, Крен. Для денег! Деньги порождают деньги, других детей у них нет, разве вы не знали? Что вы крутите на столе?

– Сейчас окончу, и вы сможете побегать… то есть осмотреть аппаратуру лаборатории, дорогой О’Брайен. Продолжайте думать обо мне.

Вошёл Мартин с подносом. Я молча показал на стол и на дверь. Он молча поставил поднос, но не ушёл. Я молча топнул ногой. Он нерешительно поглядел на меня, на О’Брайена и, всё так же не открывая рта, медленно направился к двери. Мартин знал, что, когда я вожусь с пусковой клавиатурой Электронного Создателя, со мной лучше не разговаривать.

– Не очень вежливый у вас слуга, – сказал О’Брайен, когда Мартин убрался к себе.

– Нахал. Если бы вы знали, что он иногда себе позволяет!

– Нокаутируйте его, – посоветовал О’Брайен. – Не понимаю, почему вам нужно сдерживать благородные порывы души? Ваш брат Карпер ни одной бы минуты не колебался. Карпер ведь приходится вам братом?

– Да, кажется. Или я ему, или он мне – точно не помню. Можете встать, О’Брайен.

На экране главного телевизора сияла моя генетическая формула – хаотическое переплетение стрелок, тире и пятен, линий и мазков, нечто вздыбленное и перепутанное, нечто похожее на развалины небоскрёба после атомного взрыва. Это была та же формула, что я видел несколько дней назад, я ощущал их схожесть. Вместе с тем, это была иная формула, я чувствовал: что-то в ней изменилось, я не знал лишь – существенное или пустяки.

– Боже, как красиво! – пискнул О’Брайен. – У меня дома висит шедевр Джексона Поллока – очень, очень похоже. У вас даже лучше, Крен. Скажите, как вы это получаете?

– Почему вы не спрашиваете, что это означает? – поинтересовался я.

– Я не такой наивный, Крен. Это ничего не означает. Вернее, это означает как раз то, на что оно нисколько не похоже. Должен вам сказать, что среди друзей меня считают знатоком современной живописи.

Я посмотрел на него, возможно, слишком внимательно. Другой человек счёл бы такое разглядывание нахальным. Мне захотелось разобраться в характере карлика. Это было важно не только для понимания его самого, но ещё больше для понимания моего второго двойника, создаваемого сейчас Электронным Создателем, – О’Брайен, несомненно, видел во мне не то, что видел в себе я сам, второй двойник не мог повторить первого.

– Дышите глубже, О’Брайен! Не суетитесь, не размахивайте руками! – сказал я строго. – Сейчас я задам вам несколько трудных вопросов, а вы ответите на них честно и исчерпывающе. Протокола пока заполнять не будем.

– Вы титан, профессор! – пропищал он восторженно. – Я готов для вас на всё. Вы подозреваете меня в уголовных преступлениях? Я и не догадывался, что вы ещё и криминалист!

– Я философ, это гораздо опасней, чем криминалист. И подозреваю вас в философской извращённости. Обвинение грозное, я не отрицаю.

Впервые на его личике появилось что-то похожее на смущение. Он стал заикаться.

– Профессор, уверяю вас… Нет, я никогда… В общем, никаких половых извращений… Я не эротоман, можете мне поверить.

– Повторяю: речь идёт о вечных загадках философии, а не о насущных проблемах эротомании. Итак, соберитесь с духом. Сложите ручки на коленях. Возвращаемся к зловещей тайне, которую уже мельком затрагивали. Итак, зачем вам деньги?

Он поглядел на меня с искренним удивлением.

– Как зачем? Я же ответил: деньги нужны для денег. Одна монета растит десять. Разве это непонятно?

– Темно, как в могиле. Глухой тропический лес в полночь. Для чего вам десять монет, если вы неспособны потратить и одну? У вас нет наследников, вы не поклонник женщин, желудок ваш не переносит изысканных блюд, вы не тратитесь на драгоценности, на наряды, на выезды, на слуг, на дворцы… Тысячи прекрасных вещей и дел есть на свете, к которым ваше отношение исчерпывается единственной короткой фразой – «не нужно», даже ещё сильней – «не хочу!» Для чего же, чёрт подери, вам непрерывно, неустанно, непомерно разбухающее состояние?

Он слушал меня с таким напряжением, что у него отвисла нижняя губа. Видимо, я задел его больное место, у него внутри всё заклокотало – на углах рта вдруг появилась припадочная пена, тусклые глазки засверкали. И отвечал он с жаром, какого я и ожидать не мог.

– Всё правильно, профессор! Не нужно или не хочу! Воистину божественно точная формула, ваш могучий ум сразу проник в неё. Но и всей вашей несравненной проницательности не хватило, чтобы довершить эту формулу главной её частью: могу! Не нужно, не хочу, но могу! Понимаете, профессор, – могу!

– Что вы можете? Что? Даже поесть нормального обеда…

– Всё могу! Нет того, чего бы я не достиг и не получил, захотев истратить хоть часть своего состояния! Одной трети его хватит, чтобы стать президентом этой страны! Пятьдесят миллионов делегатам парламента, сто миллионов газетам, двести на избирательную кампанию – и готово, я президент. Могу, но не хочу. А вы можете? Сколько бы ни хотели, не сможете! Женщины, вы сказали, эротомания? Мне доступны любые красотки, у меня хватит золота, чтобы все они попадали передо мной на колени! Тысячи красавиц у моих ног, молоденькие, голенькие, расфуфыренные – все, все мои! Как часто я вижу, закрыв глаза, такую картину! Но не хочу, ни одной не хочу. Могу, но не нужно. А вы, профессор, можете ли вы получить любую женщину, на которую падёт ваш взыскующий взгляд? Обеды, ужины, банкеты! Да понимаете ли вы, что я могу на главной площади столицы расставить сотни столов, а на каждый стол водрузить сотни изысканных блюд, сотни вкуснейших блюд, вдохновенная фантазия лучших поваров мира к моим услугам!.. Любая еда – любая может быть моей, я могу её заказать и получить, но не хочу. А вы смогли бы, как бы сильно ни захотели? Вот что дают мне мои монеты, те самые, какие вы варите для меня в ваших чанах. Всевозможность, вседоступность, всемогущество!