Джеймз Типтри-мл. - Неприметные женщины

– По-моему, тип майя весьма благороден. Кажется, вы сами сказали об этом Альтее.

И тут до меня дошло, прямо-таки обрушилось на мою бедную голову вместе с потоками ливня. Тип . Характерный тип, кровь, наследие. Выходит, это я представил им Эстебана, прежде всего как «благородного человека» , генетически перспективного производителя?

– Рут, я забыл, говорили вы мне или нет, что готовы стать бабушкой ребенка-метиса?

– Ну, что вы, Дон. Тут всё решать Альтее.

Судя по матери, дочь вполне способна принять самостоятельное решение. Скажем, ради меднокрасных гонад.

Рут, снова принимается слушать ветер, но ей от меня так просто не отвертеться. А еще корчила из себя недотрогу.

– А что подумает отец Альтеи?

Она резко поворачивается ко мне, похоже, мои слова удивили ее.

– Отец Альтеи? – Непонятная полуулыбка, – Он не станет возражать.

– Примет как данность? – В ответ она мотнула головой, как будто отмахиваясь от надоедливой мухи, и тогда я с подковыркой, эдакой злобой увечного, добавил: – Наверное, ваш муж принадлежит к весьма примечательному типу людей.

Миссис Парсонс окидывает меня взглядом, резким жестом отбросив со лба мокрую прядь. Хотя мне и кажется, что она готова сорваться, голос ее спокоен:

– Никакого мистера Парсонса нет и в помине, Дон. И никогда не было. Отцом Альтеи был датчанин, студент медицинского факультета. Он, вроде бы, теперь занимает у себя важный пост.

– О, – что-то помешало мне извиниться. – Вы имеете в виду, что он даже не знает об Альтее?

– Нет.

Она улыбнулась, и ее глаза озорно блеснули.

– Вероятно, у вашей дочери было нелегкое детство?

– Я росла в таких же условиях и чувствовала себя счастливой.

Ну надо же, она просто сразила меня наповал. Нy, ну. В моем сознании замелькали кошмарные образы – поколения одиноких женщин из рода Парсонс, отбирающие себе производителей и беременеющие от них. Похоже, все мы к тому идем.

– Лучше я погляжу, не поймалось ли еще чего. Она уходит. Напряжение спадает.

Вот так Нет. Нет и все. Никакого контакта. Прощайте, командир Эстебан. До чего же болит нога. К черту этот оргазм на расстоянии, миссис Парсонс.

После мы почти не разговариваем, и молчание, кажется, вполне устраивает Рут. Странный день тянется медленно. Один за одним налетают порывы ураганного ветра. Рут принимается жарить рыбу, но дождь заливает костерок. А стоило солнцу выглянуть из-за туч, как дождь хлынул с новой силой.

Наконец Рут садится рядом, устроившись под обвисшим от влаги серапе, но согреться так и не удается. Я подремываю, и сквозь сон чувствую, как она время от времени вылезает наружу, чтобы осмотреться. Мое подсознание фиксирует, что она, как и прежде, на взводе. Я приказываю своему подсознанию отключиться.

Поднявшись, я увидел ее с блокнотом в руках. Она что-то записывала на размокших страницах.

– Что это, перечень покупок для крокодилов:' Вежливая улыбка.

– Нет, всего-навсего адрес. На случай, если мы… глупые страхи, Дон.

– Э, – Я подсел к ней и подмигнул. – Рут, перестаньте дергаться. Правда, успокойтесь. Мы скоро отсюда выберемся. И вы будете рассказывать всем потрясающую историю. Она даже не удостаивает меня взглядом.

– Да…, наверное, выберемся.

– Так что успокойтесь, все идет как надо. И никакой опасности здесь нет. У вас нет случайно аллергии к рыбе?

Еще один сдержанный смешок девочки-паиньки, однако и в нем ощущается трепет.

– Иной раз мне хочется уехать куда-то по-настоящему далеко… далеко.

Желая продолжить наш разговор, я сказал первое, что пришло мне в голову:

– Ответьте мне, Рут, чем вас так привлекает одиночество? Живя в Вашингтоне… Ведь такая женщина… как вы…

– Должна быть замужем?

Она качает головой и засовывает блокнот обратно в свой мокрый карман.

– Почему бы и нет? Ведь замужество – привычный источник общения. Только не говорите мне, что вы профессиональная мужененавистница.

– Скажите уж прямо, лесбиянка… – Теперь ее смех прозвучал естественнее. – Лесбиянки не работают в секретных отделах.

– Ну, ладно. Какую бы травму вы ни пережили, все когда-то кончается. Вы не можете ненавидеть всех мужчин.

Улыбка вновь мелькнула у нее на губах.

– У меня нет никакой травмы, Дон. И никакой ненависти к мужчинам я не испытываю. Ненавидеть их было бы так же глупо как… К примеру, ненавидеть погоду.

Она искоса посмотрела на струи дождя.

– А я думаю, что вы таите какой-то страх. Вы и меня-то побаиваетесь.

И тут же – ответный выпад, точный мышиный укус.

– Мне хотелось бы узнать что-нибудь о вашей семье, Дон. Туше. Я излагаю ей отредактированную версию событий, в результате которых семья, как таковая, распалась. Она посочувствовала мне:

– Очень жаль. Как это печально.

Мы еще немного болтаем о преимуществах одинокой жизни, она сообщает, что любит ходить с друзьями в театр, на концерты и путешествовать. Одна из ее знакомых – главный кассир в «Ринглинг Бразерс». Каково?

Но дальше наша беседа стала проходить все обрывистее, толчками, будто записанная на ленту плохого качества. В промежутках ее глаза окидывают горизонт, и она прислушивается не к моим словам, а к чему-то еще. Что с ней такое? В принципе, то же, что и с любой, далекой от условностей женщиной средних лет, привыкшей к пустой постели. Плюс комплекс работника секретной службы. Руководствуясь долгим опытом, я заключаю, что миссис Парсонс – это классическая мишень для мужчин.

– …Теперь возможностей стало гораздо больше. – Ее голос стих.

– Итак, да здравствует женское равноправие?

– Равноправие? – Она нервно наклоняется, дергает за край серапе и поправляет его. – Все это бессмысленно и обречено.

Мое внимание привлекает слово из Апокалипсиса.

– Почему вы сказали «обречено»?

Она смотрит на меня, будто у меня не все дома, и неопределенно произносит: – Ну…

– Ответьте же мне, почему обречено? Разве вы не добились равных избирательных прав?

Она долго колеблется, а когда решается заговорить, у нее становится совсем другой голос.

– У женщин нет никаких прав, Дон. Только те, которые нам с мнимым великодушием дарят мужчины. Они агрессивнее и сильнее нас, они правят миром. Когда их постигнет очередной кризис, наши так называемые права развеются, будто дым, – вот как этот дым. Мы станем тем, чем были всегда: собственностью. И все беды станут валить на наше «освобождение», как в эпоху упадка Рима. Вот увидите.

Она произнесла эту тираду скучным тоном человека, уверенного в своей правоте. В последний раз я слышал подобный тон, когда один мой знакомый объяснял, зачем ему понадобилось хранить в ящиках своего письменного стола мертвых голубей.

– Ну, что вы. Вы и ваши друзья – это оплот системы, стоит вам уволиться, страна мгновенно развалится.