Дин Кунц - Интерлюдия Томаса

Моё шестое чувство – особенное, но скромное. Я не супергерой. На самом деле, иногда я всё порчу, и умирают люди, когда я отчаянно пытаюсь их спасти. Конечно, мой основной дар, способность видеть духов задержавшихся умерших, здесь не действует, и мне остаётся только особо развитая интуиция, психический магнетизм, призрачный пёс, который постоянно где-то шляется, и положительная оценка для роли, которую нелепость играет в наших жизнях. Если бы Супермен потерял способность летать, свою силу, рентгеновское зрение, стойкость к клинкам и пулям, и у него остался бы только его костюм и уверенность, он бы, скорее всего, больше помог семье Хармони, чем я.

– Я уже ухожу, – сообщаю я темноте, мой голос разносится достаточно глухо вдоль искривлённого бетона. – Надеюсь, ты меня не боишься. Я тебя не боюсь. Я только хочу быть твоим другом.

Я начинаю подозревать, что я здесь один. Возможно, фигура, которую я видел, нашла путь через кустарники и через насыпь, в этом случае робкая девочка, к которой я сейчас обращаюсь, такая же воображаемая, как и та, которая одержима убийством, с ножом для резьбы.

Как я давно выяснил, можно чувствовать себя так же глупо, когда ты в одиночестве, как и в случае, когда твоя ошибка в суждении или поведении происходит на глазах у изумлённой толпы.

Чтобы избежать ещё более нелепых мыслей, я решаю выходить из трубы не спиной вперёд, а повернуться и выйти наружу, не беспокоясь о том, кто может быть у меня за спиной. На первом шаге моё воображение вызывает нож, извивающийся в темноте, а на третьем шаге я ожидаю, что оружие вонзится мне в левую лопатку и в сердце.

Я выхожу из дренажной трубы без ранений, поворачиваюсь налево, на пляж, и ухожу с возрастающей уверенностью, что в каком бы фильме я ни находился, это не слэшер [33] Поджанр фильмов ужасов (иногда называемых фильмы отсчёта тел или фильмы мёртвых подростков), для которого характерно, как правило, наличие убийцы-психопата (иногда носящего маску), который преследует и жестоко убивает серию жертв. . Когда я выхожу на изрезанную колеями дорогу, усыпанную разрушенными ракушками, то оглядываюсь, но девочки – если это была девочка – не видно.

Вернувшись к асфальтированному переулку и к последнему из семи домов, где свет горел в паре комнат на первом этаже, я решаю провести разведку от окна к окну. Когда я поднимаюсь на крыльцо с кошачьей ловкостью и мышиной осмотрительностью, женский голос произносит:

– Что тебе надо?

Пистолет всё ещё в руке, я его опускаю вниз, рассчитывая, что темнота замаскирует его. На крыльце я вижу что-то похожее на четыре сплетённых из прутьев стула с подушками, стоящих в ряд. Женщина сидит на третьем из них, едва видимая в свете, который исходит из занавешенного окна позади неё. Затем я улавливаю запах кофе, и вижу её как раз настолько хорошо, чтобы разглядеть, что она держит кружку в обеих руках.

– Я хочу помочь, – говорю я ей.

– Помочь с чем?

– Всем вам.

– Что заставляет тебя думать, что нам нужна помощь?

– Лицо Донни со шрамом. Ампутированные пальцы Холли.

Она пьёт свой кофе.

– И вещь, которая почти случилась со мной, когда я пил пиво и смотрел телевизор.

Она всё ещё не отвечает.

Ритмичный грохот прибоя отсюда не слышен.

Наконец она говорит:

– Нас предупредили о тебе.

– Кто предупредил?

Вместо ответа она говорит:

– Нас предупредили, чтобы мы сторонились тебя... и мы думаем, что знаем, почему.

На западе луна такая круглая, как циферблат карманных часов, и в этом исключительно чистом небе кажется, что она лежит в кармане для часов.

До рассвета из-за горизонта на востоке всё ещё остаётся больше часа. Я не знаю, почему, но думаю, что получить откровенный разговор с одним из них проще в темноте.

Она говорит:

– Меня накажут, если я что-нибудь расскажу. Строго накажут.

Если бы она уже решила не разговаривать со мной, ей не нужно было бы намекать, что она дорого за это заплатит. Она бы просто сказала мне убраться.

Ей нужна причина, чтобы рискнуть, и я думаю, что знаю, что может её побудить.

– Это вашу дочь я видел на пляже?

Глаза женщины едва блестят в окружающем свете.

Я сел на крайнее сидение, оставив пустой стул между нами, и положил пистолет на колени.

С меньшим волнением, чем должен ощущать, я ищу способы воздействия на неё.

– У вашей дочери тоже шрам? У неё ещё все пальцы на месте? Её наказывали строго?

– Ты не должен этого делать.

– Делать что, мэм?

– Давить на меня так сильно.

– Извините.

– Что ты такое? – спрашивает она. – На кого ты работаешь?

– Я агент, мэм, но не могу сказать, чего.

Это вполне себе правда. Я мог сказать ей, агентом чего не являюсь: ФБР, ЦРУ, БАТФ [34] BATF – Бюро по алкоголю, табаку, огнестрельному оружию и взрывоопасным веществам. Образовано в 1972 г. и входит в состав Министерства юстиции США. ... Офис, к которому я принадлежу, не выдаёт значки или зарплату и, тем не менее, как мне кажется, мой дар делает меня агентом какой-то высшей силы, я не могу доказать это, равно как и осмелиться достаточно рассказать из-за страха, что мои мысли покажутся бредовыми.

Удивительно бесстрастно обдумывая слова, она говорит:

– Джоли, моей дочери, двенадцать лет. Она умная, сильная и здоровая. И её собираются убить.

– Почему вы так считаете?

– Потому что она слишком прелестна, чтобы жить.

Женщину зовут Ардис, она жена Уильяма Хармони, чьи родители создали «Уголок Гармонии».

Было время, говорит она, когда жизнь здесь была такой же идеальной, как может быть где угодно. Они наслаждались преимуществом сплочённой семьи и благами от поддерживающего предприятия, в котором они трудились вместе, без конфликтов, возможно, во многом, как семьи первооткрывателей из другой эры, возделывавшие земельные участки, производя вместе то, что им требовалось для выживания, и создавая в то же самое время историю успеха, а также делились опытом, что связывало их вместе лучшим из способов.

С момента создания «Уголка» дети семьи обучались на дому, при этом и дети, и взрослые предпочитали проводить практически всё своё свободное время, рыбача в этой бухточке, загорая на этом пляже, прогуливаясь по этим богатым лугами холмам. Там проводилась полевая практика для детей школьного возраста и, конечно, отпуск за пределами их территории – всё это прекратилось пять лет назад. Затем «Уголок Гармонии» превратился для них в тюрьму.

Она рассказывает это очень спокойным голосом и так тихо, что временами я наклоняюсь в её сторону на своём стуле, чтобы наверняка услышать каждое слово. Она совсем не позволяет себе горевать о потере заранее, что было бы ожидаемо, если она и вправду верит, что маленькая Джоли, в наказание за её красоту, будет убита. В её голос также не проникает ни нотки страха, и я подозреваю, что она должна говорить без эмоций, или, в обратном случае, полностью потеряет самоконтроль, который требуется, чтобы рассказать мне всё.