Игорь Денисенко - Дом

— А может они к Сыроватскому пошли? — предложил новую версию Петрович.

Сыроватский Николай Васильевич, был тот самый тип, который обещал им помощь в строительстве плота вчера. А сегодня с утра даже не появился. Душевный человек — зимой снега не выпросишь, а летом гвоздя ржавого не даст. Все присутствующие о его щедрости знали. И без особой необходимости к нему не обращались. Что-то подсказывало Михалычу, что баб своих, они у него не найдут. Но за неимением других вариантов трое холостяков двинулись в известном направлении.

Картина, которую они увидели, войдя в дом Сыроватского, произвела неизгладимое впечатление. Первое, что бросилось в глаза, это отсутствие здоровенного кабыздоха у будки. Цепь с пустым ошейником сиротливо лежала на земле. Хозяева тоже не отзывались. С опаской пройдя через двор (а вдруг пес, откуда выскочит?), они зашли в дом. Дом оказался безнадежно пуст. В кухне на столе стояли две тарелки борща, явно начатые и недоеденные. Лежал подсохшие куски хлеба, перья зеленого лука. Посреди стола, на большой тарелке с золотым ободком, царственно возлежала крупная берцовая кость, вытащенная видимо из кастрюли с борщом. И пока Михалыч как зачарованный смотрел на кость, поросшую толстым слоем мяса, жирка, и соблазнительных хрящиков. И решительно не понимал, как можно куда-то уйти и оставить костомаху не тронутой. А то, что к ней не прикоснулись ни одним зубом, было видно не вооруженным глазом.

Петрович тоже увидел нечто, приковавшее его внимание. Он смотрел на пол у стола. Не говоря ни слова. Отодвинул табуретку, и показал Семенову пальцем на пару домашних мужских тапочек мирно лежащих около неё под столом. Потом подошел до второй табуретки и обнаружил там вторую пару тапок, размером меньше. Скорее всего, они принадлежали супруге Сыроватского, Шуре…

— Ну и что? — сказал недогадливый Семенов, — Где тапки скинули, там и лежат.

— Они никуда не выходили, — покачал головой Петрович, указывая на грязную обувь на веранде.

Михалыч в расследовании «дела о тапках» участия не принимал. А продолжил обыск в доме. С трудом оторвав взор от кости на столе, потянул дверцу холодильника на себя. А вдруг хозяева там прячутся? И обозрев содержимое, повеселел. Внутри дверцы, рядом с бутылкой подсолнечного масла стояла непочатая беленькая.

Спать. Так захотелось свалиться прямо у дверей, которые Семен подпирал плечом и уснуть. По левому плечу бежал горячий ручеек, а плечу становилось все холоднее и холоднее. Телом завладела слабость, и потянуло на сон. Господи, зачем все это?

Настырный турок прорубит дверь из прессованной фанеры через пару минут, и проткнет меня саблей. А я ведь этого не хочу, совсем не хочу. И дверь держать не хочу, сил нет.

А жить хочу…Вон, стоит за моей спиной всадник на холсте. Хоть рот у него зашит, но руки-то не связаны. Помог бы, что ли? Совершенно безумная мысль овладела Пихтовым. А почему безумная? Маргарита ожила и фьють! А мой бедуин в чалме, чем хуже? Пусть вылезет из картины, да даст отпор тюрку. Да, почему кто-то меня должен защищать? Зачем мне прятаться за чужую спину? Разозлился Семен на себя, чувствуя себя трусливым зайцем и безвольной тряпкой. Саблю мне! Кирасирский палаш! Погибать так с музыкой!

Левую ляжку, где в кармане покоился камень в форме сердца, обожгло жаром. Тонким хрустальным звоном зазвенела каленая сталь. Что-то стукнуло под ногами. Семен опустил глаза и увидел плетеную латунную гарду палаша. Рука змеей скользнула внутрь желтой корзины и вцепилась в рукоятку. Ну, держись сукин сын Якин!

Открыв дверь рывком, Семен сделал выпад, ткнув длинным палашом в супостата.

Супостат отскочил вниз по ступенькам и сделал круговое движение, отбивая палаш, уводя его острие к полу, и продолжая движение сабли по кругу, рубанул гяура сверху. Если бы Пихтов резко не поднял руку, прикрываясь, этот его выпад был бы последним. Сабля скользнула по клинку палаша и врубилась в дужки гарды. Как это я удачно кирасирский палаш выбрал, а не кавказскую шашку. Сейчас бы мои пальцы как семечки по полу рассыпались, — подумал Семен. И тут же рубанул азиата в ответ. Азиат прикрылся. Сабля его была короче, чем палаш, и ему, стоящему ниже по лестнице, пришлось туго. Пихтов рубил и рубил азиата сверху, слева направо, и справа налево. Не давая, опомнится, и сделать свой ход. Турок посерел лицом и попятился, с каждым ударом Семена отступая на одну ступеньку вниз. Пихтов так увлекся, что не заметил как оказался на первом этаже и разом потерял все свое преимущество. У басурманина в левой руке вдруг оказалась каминная кочерга, он зловеще ухмыльнулся и заработал двумя руками, осыпая Семена ударами со всех сторон. Художник растерялся и пропустил очень болезненный удар кочергой по ноге, и вскрикнул. Потом пропустил удар саблей, но отшатнулся, рефлекторно полностью вытянув руку с палашом навстречу. Выручила длина клинка. Турок чуть-чуть не дотянулся, дотянутся, ему мешало острие палаша, упершееся в грудь. Пихтов вдруг с интересом ощутил, как клинок в его руке прорвал что-то упругое, эпод рукой хрустнуло, и дальше клинок провалился в пустоту и пошел как по маслу. На том конце палаш вдруг потяжелел, и его стало сгибать вниз. Семен с испугу потянул его на себя и успел увидеть как турок с перекошенным лицом и выпученными глазами потянулся вслед за клинком и рухнул на пол, гулко ударившись всем телом. Хохол на лысой голове метнулся вперед к Семену, словно пытаясь, дотянутся и отомстить обидчику за хозяина. В комнате к запаху пота добавился еще какой-то удушливый соленый привкус. Запах шел от темной лужи, расползающейся из-под тела, лежащего на полу.

Что это? Как это? Так просто убить человека? Семена взяла оторопь. Прилив адреналина кончился. И он опять ощутил непомерную слабость до дрожи в руках, и ватности в коленях. Пихтову стало дурно. По плечу опять текла горячая струйка. Эдак я кровью истеку, вяло подумал он, рассматривая тело на полу. Этого не может быть? Просто не могло быть. Семен физически ощутил, как в комнате пахнет смертью. Незримая, она, безусловно, была здесь. Вот это марево перед окном, дрожит воздух. Это она опустилась за душой безымянного воина. Ведь у него без сомнения была душа, он был человек. А то, что сейчас лежало на полу, у Пихтова язык не поворачивался назвать человеком. Семен перевернул такое тяжелое, налитое свинцом и неудобное тело с трудом, словно шарик ртути, который скользит и просачивается между пальцев. Ему захотелось еще раз внимательно разглядеть лицо убитого. И он поразился совершенно стеклянным, ничего не выражающим глазам пуговкам и открытому рту. Покойный выглядел сейчас неудачной восковой копией самого себя. Решительно ничего не напоминало в нем прежнего, кровожадного убийцу. А вот невинное дитя он, как не странно, напоминал. Хотя, если честно, более всего труп походил на куклу, большой такой манекен из музея Артиллерии и связи, в Санкт-Петербурге. Пихтов был на выставке восточного оружия и видел подобных. Только на тех были кольчуги и шлемы, а это гол как сокол. Воистину, нужно раз в жизни увидеть труп, чтобы понять, что человек это не животное, не кусок мяса на разделочной доске, а нечто большее….Нечто, чему нет названия. И мозг не может поверить в случившееся, смирится со смертью, с тем, что мы смертны, и дабы не впасть в беспокойство, и не сойти с ума, вынужден придумать душу.