Брайан Олдисс - Сад времени

— Вы несправедливы к Бушу, — запротестовал Силверстон. — Он вызволил нас из лап Режима, за что ему от меня причитается тысяча благодарностей. Но время и впрямь не ждет! Мой чемодан теперь здесь: возьмемся же за руки, проглотим КСД — и в путь из от этого сумасшедшего дома! Отправимся в далекий юрский.

— А я думал, мы возвращаемся домой, — возразил Буш, только что оправившийся после язвительных выпадов капитана.

— Делайте, что вам говорят, — рявкнул Хауэс, вскрывая ампулу.

— У нас там срочное дело: нужно найти и взять с собой еще одного человека, — поспешил разъяснить Силверстон, своим тоном и видом извиняясь за отсутствие у Хауэса должных манер. — Ну, все готовы? — профессор оглядел спутников.

Хауэс уже крепко вцепился в него и сжал теперь руку Буша, в то время как тот взял за руку Энн.

— На старт, внимание — марш! — привычно скомандовал Хауэс.

Букингемский дворец — и юрская равнина. Для Странствия Духа они были едины в одном аспекте: оба лежали под непроницаемым покровом безмолвия и недосягаемой глубины веков.

Вся четверка одновременно вынырнула в юрском, и Буша тут же охватила накопленная за долгие дни усталость и безразличие. Он недобро глянул на Силверстона и Хауэса. Вся цепь происшествий в Букингемском дворце не оставила в его памяти ничего, кроме раздражения; и тут же по контрасту вспоминалось ликование полета и божественный экстаз того момента, когда он покидал Всхолмье. Все его попытки вмешаться и как-то воздействовать на события этого мира кончались раздражением и недовольством; не лучше ли остаться на всю жизнь в одиночестве?..

Они стояли на берегу медленной широкой реки. Позади буйной гривой косматились джунгли, впереди простиралась холмистая равнина. На небе зависли свинцовые облака — давно осточертевший ему юрский пейзаж.

— Капитан Хауэс, — первым заговорил Силверстон. — Может, вы и Энн отправитесь за нашим другом, пока мы с Бушем тут немного отдохнем?

— Хорошо, так и поступим. Это займет часа два-три, так что отдыхайте, профессор, сколько сможете. И вам, Буш, не мешало бы сделать то же самое.

Энн помахала рукой остающимся, и вот уже маленький отряд скрылся за холмом.

Силверстон тут же извлек из чемоданчика походную надувную кровать, жестом пригласив Буша сделать то же.

— Нам здесь ничего не грозит, ведь ближайшее поселение более чем в двух милях отсюда. Капитан и Энн сейчас подберут нашего друга, и мы двинемся к пункту конечного назначения.

— Профессор, объясните, пожалуйста, из-за кого мы очутились здесь и в каком направлении двинемся дальше?

— Вы слишком беспокоитесь о мелочах, мой друг, впрочем, как и я, и все мы… Вот вам пример: недавно мои часы разбились, и я постоянно прихожу в бешенство, потому что не могу узнать точное время. Время! Да ведь часы — дряхлый пережиток прошлого! Вы видите, какая я противоречивая, сложная личность.

— Как и я, — подхватил Буш. И жадно спросил: — Вы помните свое детство?

— …Нам необходимо отдохнуть. Но на первый ваш вопрос я, так и быть, отвечу. — Силверстон раскрыл привезенный из Викторианской эпохи чемодан. — Ведь вы были когда-то художником, не так ли?

— Я и сейчас художник! — раздраженно отрезал Буш. — Нельзя перестать им быть.

— Значит, будем считать, что вы этого не разрекламируете.

Буш начал было искать скрытый смысл в этих словах, но забыл обо всем, как только Силверстон достал из чемодана небольшую пластину.

— Здесь скоро появится автор этого произведения. Он непременно правильно воспримет мое открытие и тут же за него ухватится. Вы же знаете, что все вновь открытое нуждается не только в научном обосновании, но и в художественной интерпретации. Это извечная задача художника, а человек, который живет здесь, идеально мне подходит. Вы только посмотрите на его работу! — (Буш уже и так смотрел.) — Этого гения зовут Борроу! Вот истинный дар! Вы со мной согласны?

Группаж Борроу изображал несколько скоплений мрака, перемежающихся трассирующей пылью цветных пятнышек. Кое-где они группировались так, что эти кучки можно было принять за атомные ядра, или города-муравейники, или созвездия. Все выглядело двусмысленно и туманно. Кое-что было, на взгляд Буша, слабовато, но и все без исключения детали являлись неотделимой частью общего замысла, словно Борроу развернул в работе самого себя и обозревал панораму своей личности с высоты поднебесья.

Группаж, с точки зрения техники, впечатлил Буша меньше, чем «Амниотическое Яйцо». И все-таки эта работа была куда содержательнее. Буш безошибочно определил, что это самое позднее произведение Борроу и что все предыдущие были своего рода набросками, робкими пробами к ней. Это был поздний Борроу — как существуют поздний Тёрнер, поздний Брак, поздний Кандинский. Бушу все еще не до конца верилось, что его флегматичный друг мог создать подобную штуку; однако подпись под работой не оставляла места сомнениям.

И вот теперь Борроу должен был присоединиться к ним.

Буш внезапно понял, что уже неприлично долго не отрывает глаз от работы. Некоторые ее части находились в медленном постоянном движении, другие — в движении воображаемом. Глядя на группаж Борроу, Буш впервые ясно представил то, что давно уже смутно его тяготило: время как будто закручивалось вокруг него в складки, которые образовали нечто вроде воронки, готовой поглотить его с головой. Буш снова взглянул на Силверстона; у него отпало желание спрашивать, куда же они отправятся, когда выудят Борроу.

— Давайте и вправду отдохнем, профессор.

Он проспал как будто одну секунду, когда в его сон ворвались голоса; Энн стояла над ним и трясла за плечо. Буш сел, осмотрелся по сторонам. Он не выспался, и все же голова была на удивление ясной. Вспомнив, где он и зачем, Буш встал и подошел пожать руку Борроу.

— Ты зря времени не терял, — с ходу заявил он.

— Это все заслуга «Амниотического Яйца». Знаешь, в подобной обстановке и не такое можно сотворить!

— Нет, за этим стоит нечто большее. Вер тоже об этом говорила.

Борроу, явно смущенный, поспешил переменить тему:

— Я оставил Вер на должности коменданта крепости и начальника гарнизона. Труба Нормана Силверстона позвала меня в крестовый поход — я бросил все, чтобы явиться на зов. Но все это для меня ново, и, признаться, мне очень не по себе.

Однако Борроу выглядел донельзя спокойным. Он был, как всегда, безупречно одет, хотя его наглаженный костюм казался малость старомодным, через плечо был небрежно перекинут походный ранец. Интересный, однако, выходил из него глашатай нового миропорядка… Знать бы еще, что это будет за порядок? Но Буш почему-то не испытывал к этому особого любопытства.