Анна Голоусикова - Мастер своего дела (сборник)

Шульц покачал головой:

— Зачем ему это?

— Из-за денег. Вирши у него в последнее время не шли, зато в казино он, похоже, был завсегдатаем.

Кто бы ни подчищал следы за Поэтом, сделал он это профессионально: к вечеру его уже не помнил ни старичок, торговавший «венками для бабушки», ни соратники по кружку символистов.

— Надо подать в розыск в Интеркор, хотя вряд ли это что-то даст…

— Теперь только если надавить на Цитатника, — вздохнул Шульц. — Но даже с Чичко у нас на него мало что есть.

Темнело. В КОР заканчивался очередной рабочий день. Дантес с Шульцем вернулись в Отдел, где составили отчет и нашли в архиве учебник Розенталя для Чичко.

— Очередные разборки, — потянулся Шульц. — Даже скучно как-то.

— «Разборки»! Смотри, оштрафую за жаргон…

На сем Шульц ушел домой — завтра снова надо было в ФМС. Дантес остался еще ненадолго в кабинете. Опустил шторы, выключил кофеварку. Что-то не давало ему покоя.

Он взял со стола оставленный Шульцем «Процесс», полистал. Там все так же не было содержания.

«Что он Гекубе, что она ему?» — Его не оставляла фраза, сказанная Цитатником.

Что он Гекубе?

— А, ты нашел мою книгу, — раздался за спиной спокойный голос. — Я, веришь ли, забыл…

Шульц потянулся за томиком, но Дантес отвел руку:

— Все равно ее теперь невозможно читать. Хотя… некоторым книгам это только на пользу, не правда ли?

— Очень может быть, — ответил Шульц равнодушно.

— Знаешь, любопытно, — начал Валентин. — Я поискал в базе Александрийского — и нашел списки семинаров молодых авторов. Оказывается, что Поэт их тоже посещал.

— Что и требовалось доказать.

— А еще я нашел имя корректора, которого Отдел посылал присматривать за этой братией. Догадываешься, чье имя?

Шульц вытянул ручку из стакана, служащего канцелярским прибором, и стал постукивать ею по зубам.

— Положи это, Шульц, — сказал Дантес. В кабинете сделалось тихо. Шульц перестал постукивать.

— Положи перо. Я не шучу.

Медленно-медленно Шульц отвел руку и разжал пальцы.

— Сядь, — сказал ему Дантес. Шульц послушно сел и поглядел на напарника с каким-то веселым интересом:

— Что, думаешь, списался Шульц, стал грошовым графоманом?

— Я слишком хорошо тебя знаю. За деньги ты бы не продался. — Дантес наугад раскрыл книгу, сунул другу под нос. — Все, что ты делал, — ты делал исключительно из-за этого. Но чем тебе сдался несчастный текст, Шульц? Чем тебе сдался «Книжный мир»? Ведь Чичко его не трогал, зону там устроил ты.

— Валь, а тебе не приходило в голову, что мы занимаемся ерундой? Копаемся в буковках… Ну оштрафовал ты сегодня парикмахершу, а она завтра снова будет ходить в мага́зин и стричь ножница́ми. Ну убрал там кто-то точку из заглавия — так ведь дело не в точке. Дело в содержании. Чтобы те, кто пишет, несли за это ответственность.

— Ну… что же ты в редакторы не подался? Тебя бы взяли.

— В редакторы? — недобро хмыкнул Шульц. — Без российского гражданства? А потом… Первый отдел не этим занимается. Я же тебе не про дело «Майн кампф»… Я про те книжки, которые, с точки зрения редакторов, безвредны. Которые могут быть совершенным абсурдом, однако их авторы не задумываются, что меняют картину мира… что должны отвечать. Иные задумываются, но ведь все равно пишут! Тот же Йейтс! «Шан ван Вогт» — и сразу после этого Дублинское восстание! Так ведь никто и не догадался проверить! Хотя Йейтс сам написал практически чистосердечное признание! Разве, не будь такой книги, — он обвиняюще ткнул пальцем в «Процесс», — бюрократия дошла бы до такой степени абсурда?

— Гарик. — Валентину становилось не по себе. — Но ведь литература — это всего лишь отражение действительности.

— Да? Кто такое сказал? А не наоборот? Все убийства, войны, кровь-любовь… мы повторяем это все, оттого что оно написано ! Оттого что «нужные книги в детстве читали» — давай, оштрафуй меня за цитирование! А если б не читали — так, может, и жили бы спокойнее.

— Они ведь наверняка предлагали тебе помочь с паспортом, — тихо сказал Дантес.

— Да при чем здесь паспорт, — устало проговорил его напарник. — Мы не с тем боремся, Валь, и не в тех масштабах!

— Вот теперь, Гарик, — произнес Дантес, глядя в горящие лихорадочным пламенем голубые глаза, — ты меня пугаешь.

Шульц пожал плечами.

— Как они на тебя вышли?

— Это я на них вышел, — усмехнулся тот. — Встретил Поэта в ФМС, как раз в тот момент, когда я был готов все на свете переписать. Он предложил помощь — как ты верно догадался. И, естественно, попросил кое-что в ответ. Тогда я и узнал, что он работает на Коваленко. У меня получилось войти к нему в доверие. Это я напомнил ему о Чичко… И идея с «Узницей» тоже была моя. Цитатнику не понравилось, что Резник перехватил у него место, но тогда они хотели лишь пошутить. «Пассаж» придумали они — как месть за игорный дом.

— И на подследственного у Скворцова ты надавил?

— Я, я… Я знал, что Поэт испугается и в худшем случае исчезнет один, а в лучшем — вместе с Чичко… Впрочем, — спохватился вдруг Шульц, — все хорошо, что хорошо кончается. Ты все равно ничего не докажешь.

— Докажу, — пообещал Дантес.

— О нет, — взмолился Шульц, увидев, как Валентин достает из-за пазухи микрофон. — Только не этот трюк!.. Он даже не клише — просто махровый штамп.

— Про штампы ты с коллегами разговаривать будешь. — Дантес выключил микрофон. — На нарах.

И все-таки…

Дантес смотрел на то, как Шульца обыскивают — чтоб не осталось ни малейшего клочка бумаги, ни кусочка грифеля. Ему трудно было свыкнуться с мыслью, что друг теперь — стиратель. Как известно, кто может стереть, тот может и написать.

И все-таки…

Разве сам он никогда не думал так же, как Гарик? Не считал, что мир станет лучше вовсе без авторов с их Коллегией и страстью писать чужие судьбы?

Валентин подошел к бывшему напарнику, попрощаться.

— Дешевый ты графоман. — Он ухватил его запястье и сильно сжал. Затем повернулся и пошел прочь. Он надеялся, что Шульцу достанет ума не потерять сунутый в рукав огрызок карандаша.

Что ж, если сумеет…

…то, пожалуй, у Дантеса скоро будет свой человек среди авторов.

С утренней почтой Климову пришли три письма по работе (одно связанное с госконтрактом, остальные два — мелочевка), ворох уведомлений с форумов и новостные рассылки.

Главным известием, конечно, была казнь Уфимцева, назначенная на двенадцать часов дня. Страницы новостных порталов украсились последней фотографией убийцы, которого тюремный парикмахер уже лишил знаменитой рыжей шевелюры. Приводили список жертв (тридцать одно имя) с подробностями каждого преступления. Крупнейшие сайты вели хронику приготовлений к казни. Сейчас верхняя строчка гласила: «9.49. Приговоренный Уфимцев в последний раз завтракает».