Владимир Венгловский - Яблони на Марсе (сборник)

Антон стал чаще бывать в городе.

Они часто гуляли вдвоем — под куполом царило тепло, и можно было забыть, что за его пределами простираются вечные ледяные поля. Заходили в кинозалы и смотрели фильмы — иногда интерактивные, но чаще старые, двухмерные: это развлечение недавно снова вошло в моду. Ели рыбные блюда в новом ресторанчике на Главной улице, где поваром был робот — тоже новомодное развлечение. Марина смеялась над наивностью Антона — почти детской, по ее мнению.

— Как можно быть талантливым инженером, но при этом не знать, как развлекаются люди? Неужели ты только и делал всю жизнь, что учился? — удивлялась она.

Ей нравились фрукты, и Антон часто приносил Марине дорогие яблоки, манго или персики. Он смотрел, как она откусывает от плодов маленькие кусочки, и улыбался. Ее губы были цвета неземного неба.

Его сокурсники провели в космосе девять месяцев и благополучно достигли Марса. Антон получил от Энди пару сообщений с фотографиями. Он показывал их Марине, взахлеб рассказывал о куполе Арсии, о горной цепи Фарсида, о высочайшей в Солнечной системе горе Олимп. Марина слушала с интересом, кивала, задавала вопросы.

— Ты не хотела бы увидеть все это? — спросил он как-то.

— Хотела бы, конечно. Внеземная красота, — Марина засмеялась.

Они вместе поехали смотреть на вполне земные красоты Кавказских гор. Антон был счастлив. Розовое небо в его воображении поблекло, расплылось. На его месте оказалась вдруг Маринина улыбка.

Новый купол был почти готов.

Через месяц на электронный ящик пришло письмо. В нем говорилось, что Министерство освоения космоса приняло решение включить Антона Гинчева в состав экипажа корабля с последующим поселением и трудоустройством: сначала в Арсии, а позже — во втором марсианском городе, пока безымянном.

Антон перечитал письмо три раза. Он не мог поверить, а когда все-таки поверил, помчался к Марине. В ответ на его восторженную тираду она грустно покачала головой и сказала:

— Я не полечу с тобой.

Голоса, голоса. К женскому прибавились еще чьи-то. Сколько я уже здесь? Не могу думать, не хочу ходить, ненавижу спать. Не может быть, чтобы так долго… Я неправильно рассчитал курс, я идиот, бездарь!

Я теперь почти все время сижу в углу, закутавшись в одеяло, и строю домики из консервных банок и пищевых упаковок. Делаю это вслепую, и если я ненароком задеваю башенку рукой, начинаю сначала. Иногда добираюсь ползком до санузла, чтобы обмыть грязное тело. Воды мало: я пересчитал — осталось всего три канистры. Приходится экономить. Что ж, смерть от удушья мне не грозит. Умирать придется от жажды.

Экипаж космического корабля «Перун» состоял в этот раз из сорока человек. Десять из них — непосредственно экипаж, остальные тридцать — переселенцы. Антон оказался в числе последних.

Для капитана Владислава Черных это был первый самостоятельный полет. Раньше он летал на «Скифе», предшественнике «Перуна», в качестве старпома. Команду он набирал сам. Ветераном космоса считался только навигатор. Остальные — врач, старший инженер, пилот — почти новички.

«Перун» летел впервые.

Антон зачарованно глядел на Землю сквозь иллюминатор. Отсюда она казалась бело-голубой жемчужиной. Они были еще недалеко, и он мог видеть очертания Антарктиды. Там осталась Марина, которую он больше никогда не увидит. Рано или поздно она выйдет замуж, родит детей и проживет долгую интересную жизнь под колючими звездами южного полюса.

Он тоже обустроится, женится. Поможет возвести на Марсе новые города. Его внуки увидят на Красной планете леса и океаны.

Все так, как и должно быть. Это жизнь, парни.

По вечерам Антон играл в шахматы со вторым пилотом или читал старую фантастику. Его Цель была совсем близко.

Время, время. Ты никак не хочешь кончаться. Ты тянешься клейкой лентой Мебиуса и закручиваешься в спираль. Ты вкрадчиво мяукаешь из темных углов, рычишь с потолка, плещешься водой в канистрах.

Ты гора пищевых упаковок возле кровати. Ты женский голос и крики пингвинов. Ты бело-голубое, как моя старая планета.

Не было никакой планеты — ни голубой, ни красной. Это просто бусины. Время, ты — нитка. Я, как планета, нанизан на тебя, ты проходишь через мой желудок. Я болтаюсь на тебе, суча ножками и взмахивая руками, изредка выдавая монологи мертвых датских принцев.

Бре-е-е-ед… Я неправильно рассчитал курс.

Как ни странно, в полете ничего не хотелось делать. Всех пассажиров одолела лень. Дни тянулись монотонно, один за другим. Общаться друг с другом через шесть месяцев пути было уже невозможно, спутники знали друг о друге всё. Нехотя играли в карты и шахматы. Антон пытался читать профессиональную литературу, но никак не мог сосредоточиться.

Верочка — бортовой врач — везла племяннице самую настоящую деревянную куклу. Верочка рассказывала Антону, что племяшке уже семь лет и она родилась на Марсе, где деревья были пока редкостью. Тот вымученно улыбался. Он слышал эту историю уже миллион раз.

В один из неотличимых друг от друга вечеров Антон сидел в столовой и читал. Больше в помещении никого не было. Его каюта располагалась недалеко, в носовой части корабля, но он не хотел туда идти — бежевый квадрат стен доводил его до исступления. Здесь, в столовой, создавалась иллюзия открытого пространства благодаря анимированным обоям — березы, трава… Но потолок был серым и скучным — дизайнеры недодумали.

Свет мигнул и погас. Несколько мгновений Антон оторопело сидел в темноте, уставившись на экран е-книги. Потом включилось аварийное освещение, завыла сирена. Антон вскочил, машинально сунул читалку в карман комбинезона и выбежал прочь.

По коридору в сторону мостика неслись Верочка и второй пилот. Антон побежал за ними. Пилот круто повернулся и заорал:

— В свою каюту, живо! Забыл, чему учили, что ли?

— Я офицер, — пытался протестовать Антон.

— Да мне по хрену, кто ты! К себе, быстро, и не выходить без разрешения!

Пилот исчез за поворотом коридора. Антон проглотил комок в горле и поспешил в каюту.

Тук-тук-тук. Стучит сердце. Гудят приборы. Корабль-полутруп летит в космическом пространстве. Дрейфует, как пустая консервная банка. Скоро он станет кирпичиком, который возьмет исполинская огненная рука, чтобы построить домик.

Тук. Тук. Тук. Это чьи-то шаги за стеной. Это мои коллеги встали и ходят по коридорам, а иногда стучат в мои двери, но не могут открыть. Им досадно, что я не с ними.

Они правы — я виноват. Не смог сделать для них то, что должно.

Работало только аварийное освещение. Антон просидел в каюте шесть часов. Никто не появлялся, и он наконец решился на вылазку.