Ольга Макарова - Б.В.Г

Мальчишка смотрел долго, неподвижный, словно каменное изваяние — и вдруг сорвался и побежал…

Нефью понял, что ему просто стало страшно. Все боятся призраков войны. Вот таких, неупокоенных, замерзших… Дар просто испугался. Хранитель — все-таки такой же человек, как и все. Это радикс бы посмотрел спокойно, рассудив, что поздно их спасать, а человек этого не мог: как легко поднять ужас из глубин его души!..

Нефью побежал догонять Дара… и скоро уже ему, сидящему на коленях в сыром ноздреватом снегу, положил руку на плечо… тогда он ясно почувствовал, как мальчишка усилием воли поборол ужас, как прояснился его разум, как сердце стало биться ровнее, и отступили удушливые слезы.

— Что с ними случилось? — спросил Дар отрешенно, в общем-то, ответа и не требуя. — Человек вез детей. А кто-то расстрелял машину… А он детей хотел спасти… Может, это был герой. А я его имени не знаю и не вспомню никогда. Не вспомню, каким он был, что чувствовал, кого спасал. Не вспомню, кто его убил, и что вообще случилось… Мих вспомнит, а я нет. Почему мне это не дано?

— Мих — Наблюдатель. А ты, Дар — Творец, — спокойно объяснил Нефью. — Мих может вспомнить то, что помнили другие. И может видеть и чувствовать все, что происходит сейчас… Но ты несравненно выше, Дар. Тебе не нужно вспоминать. Ты можешь просто знать все, что хочешь. Ты можешь знать Истину, тогда как Мих может вспомнить миллионы суждений о ней, которые были за всю историю вашей расы. Знание придет, если ты того захочешь… Вот я спрошу тебя: что такое красота, Дар?..

Дар скептически усмехнулся.

— Я читал довоенную философию, — сказал он. — Это вопрос задавали друг другу все трепачи подряд… Никто не знает, что это такое. Что красиво для одного, некрасиво для другого…

Нефью молчал, выжидая. Дар продолжал болтать… казалось, поток слов становился все бессмысленней…

— …да вообще, все на свете красиво… — сболтнул Дар и осекся… Нефью расплылся в улыбке.

— А что тогда безобразно? — спросил он.

— Боль, страх, ненависть, зависть… — начал перебирать его ученик… вывел: — Разрушение всего красивого безобразно… — и вдруг сорвался: — Какой человек в здравом уме стал бы расстреливать детей?! Да вообще машину с красным крестом на тенте?! Он что, не осознавал, что делает?! Не думал?! Да если бы подумал, если б осознал и на кровь на руках посмотрел… ему бы стало жутко, он бы больше убивать не смог…

Слепой взгляд Нефью стал осмысленным, глаза встретились с глазами Дара. И говорил этот взгляд: «Ты в шаге от Истины, в одном только шаге…» Но слов он, как Мих, не слышал. Просто чувствовал, что все это значит…

— Остановиться… подумать… осознать, что делаешь… И все… — прошептал Дар. — И ты не захочешь причинить никому зла… Да вообще… нет добра и зла… есть понимание и бессознательная жестокость… красота и уродство…

Нефью ничего не сказал на это… И к стоянке своей они с учеником шли молча. Их ждал горячий суп и теплые одеяла…

…Дар вскинул брови, глянув на Миха и Раю. От его внимания не ускользнуло то, что Мих обнимает ее за талию и не сводит с нее глаз… Сказал, однако, он совсем не то, что думал:

— Не кормите Скирра горячим. Они в море холодное привыкли есть… так недолго и погубить мальца.

Мих и Рая кивнули. Синхронно.

В итоге Скирр с аппетитом грыз холодные консервы и вяленое мясо и беззаботно заедал все это снегом под тремя любопытными взглядами…

Клот вел себя, как человек, вызволенный из плена, — радовался жизни. Взгляд стал живым и осмысленным; на Ива посыпались бесконечные вопросы. В основном о том, как управлять снегоходом, и о летних землях… Словом, будто подменили парня; ни за что не заподозришь в нем недавнего дурачка, смиренно мывшего посуду и убиравшего дом.

— Дядя Ив! Расскажи про Войну! Какой мир был до Зимы?!. дядя Ив…

— Сядь, пострел, помолчи, — больше для порядка сказал Ив. — Потом расскажу, как будет настроение…

Клот и вправду спокойно развалился на своем сидении и стал смотреть в окошко на идущий рядом двуместный «Ланцет», где сидели Рон и Каяла…

— Войны я не помню, парень, — сказал Ив. — И уж тем более того, что до нее было. Я родился после. Когда была бесконечная Ночь. И кланы были. Грызлись все время между собой. Тогда такой щегол, как ты, считался взрослым мужиком и уже кормил свою семью и детей. Я женился в пятнадцать — и то говорили, что поздно. Раньше редко кто жил дольше двадцати пяти.

— Мне рассказывал дядя Светозар, — кивнул Клот. — И про кланы, и про Ночь. Я и сам ее застал немного. Только маленький был еще совсем…

— Про Войну мне рассказывал друг, — совсем разоткровенничался Ив. — Он был мальчишкой, когда она шла. Тогда по всему миру гремели огромные взрывы. Если такую бомбу бросали в море, то она поднимала волну сто метров высотой. И волна была сплошной кипяток. Если бросали на землю, то из песок плавился и получались стеклянные горы. А после взрыва в небо поднимался столб дыма, похожий на гриб… И еще… потом все живое вокруг гибло от невидимой смерти. Целые города.

Клот побелел, как полотно, и — Ив мог бы поклясться, — на миг в глазах мальчишки отразилась планета, расцветающая ядерными орхидеями… и захлопывающиеся створки неба…

— А до Войны, дядя Ив… — прошептал Клот.

— До Войны… мой друг мне рассказывал, как до нее было… Тепло было. Снег падал только три месяца в году. И зима была такая, как у нас сейчас лето. Солнце светило ярче. Море было теплым. В нем можно было плавать. Это сейчас города все мертвые, а тогда в каждом городе было полно народу. И яблони цвели.

Ив не понимал, зачем приплел яблони. Он помнил только почерневшие дерево, мертвое, со сломанными ветками и слова Влада: «Это не яблоня. Это тополь».

Клот улыбнулся и замер… Улыбка не сходила с его лица, а глаза мечтательно закрылись. Словно он вспоминал что-то прекрасное или, может быть, подставлял лицо жаркому довоенному солнцу…

Рон и Каяла ехали молча. Робкий невидимый огонек доверия между ними дрожал, словно на ветру, грозя погаснуть и задымить… Но ведь не гас же…

В его взгляде что-то мерцало. Иначе я не могу объяснить… Это был взгляд человека, которого я встретила тринадцать лет назад, которого полюбила. Это только потом померк этот взгляд; ушла любовь, осталась привычка. Но сегодня я увидела вновь этот живой ясный блеск над бездонной синевой — и что-то кольнуло в сердце. Влад… милый Влад…

И мне показалось, что из начавшего расплываться стареющего мужчины он превратился в… воина… Не знаю, почему мне пришло на ум такое сравнение. Ведь Влад даже в армии никогда не служил…

— Я был воином, — серьезно ответил он мне, когда я поделилась с ним своими мыслями.