Sib - Пилот

Господь не поскупился. Длинный стол, за который человек тридцать усадить можно тарелками большими заставлен и парочка кувшинов стоит. Литра по три кувшинчики. Кефаль жареная, еще какие-то рыбные и море продукты деликатесные, сыр козий домашний, салатиков овощных прорва на маслице домашнем, оливковом, ну и винишко, тоже свое. То самое. "Ариусиос" достопамятный мне! Я его влёт, по запаху определил. Не пробуя даже. Всколыхнулись воспоминания счастливые, нашел я Катюшу глазами. Она на меня смотрит, как я носом запахи ловлю, улыбается улыбкой лучистой, глазищами сияет. Губками причмокнула, как будто поцеловала меня воздушным путем. И засмеялась весело. Тут и Чезаре появился, чезарят привел. Те накупаться уже успели, оголодали оглоеды, и на стол штурмом пошли. Рыкнул на них счастливый падре, притихли на минутку деточки бедовые. Дядя Димитриос молитву зачитал в полный голос, перекрестились все, кто слева направо, кто справа налево и вкушать яства понабросились. За ушками потрескивает только. Кефаль в вине, как главное блюдо, порционно, а все остальное на общих тарелках навалено. Хотел я себе отгрести на тарелочку, как меня под столом ногой пнули, и Катя глазами на тазики повела и брови сурово насупила. Мол, невежливо отдельно себе грести. Сашке на немецком протарахтела что-то, тот мне и перевел:

– Кирия Катерина утверждает, что никто из присутствующих здесь холерой не болен, и тяжкую обиду нанесет дому сему тот, кто из общего блюда кушать брезгует. Потом чезарята снова на пляж ускакали, мы тоже искупаться сходили. Вернулись через час обратно и осели на веранде той, за разговорами, винцо потягивая. А я загашник свой в чемодане раскупорил на всякий случай. Из сапога водочки русской бутылку извлек. Из Черноголовки. Натюрель. За качество отвечаю. И банку литровую икры красной. В холодильник водочку зарядил для должного охлаждения, и к народу присоединился. И на допрос попал, как партизан брянский. Катя-то меня ни о чем не спрашивала, а вот дядя да тетя ее обо всем нас с Сашкой распросили. И кто мы с ним такие, и откуда взялись и чем промышляем в жизни быстротечной. Размер носков моих только и не спросили, позабыли наверное. А размер обуви спросить не позабыли! Катя с Сашкой за переводчиков служили, поэтому в основном меня и допрашивали. Пришлось немного соврать им, о планах моих на будущее.

Когда узнали они что мы с Сашкой русские, хоть он и немец, рассказал нам дядя Димитриос, что русских на Хиосе до сего дня чтут. С тех пор самых, как русский флот под Чесмой, турецкий флот пожег. Отсюда всего миль двадцать пять будет. И предок дяди Димы, а стало быть и Катин тоже, поскольку Катин отец дяде Димитриосу братом старшим приходится, в сражении том раны получил тяжкие. И здесь, на Хиосе этом самом списан с эскадры Спиридоновской был, на излечение. И обвенчался потом с гречанкой хиосской. И дом вот этот выстроил. Только прожил он недолго, всего двух сыновей родил. И дочку. Ранами теми, и скончался страдалец, через несколько лет.

– Грек? – изумился я.

– Нет, он русской эскадры офицер был. Русский. И от того-то русского офицера ведут они свой род, через дочку его. Род воинов и моряков, рыбаков и контрабандистов. Тут дядь Дима подмигнул нам лукаво. Удивил он меня. Сказать нечего.

– От ведь земля, тесная какая!

А Катя от себя добавила, что портрет героя того, я в доме у нее видел, и еще внимание на него пристальное обратил. Говорил ей, что похожа она на человека, с портрета того. И ничего удивительного, что похожа. Родня прямая.

Долго мы там на веранде на сквознячке теплом сидели, пока солнце в море тонуло.

Тут и водочке срок пришёл. Принёс родимую, и мужской компанией мы ту бутылочку и распили неторопясь, под звездами греческими, древними. При абсолютном отсутствии комаров, что меня здорово с толку сбивало. Как это. На свежем воздухе, и без комарья. Обалдеть! Маслинками солеными закусывали. Не хуже рыжиков наших пошли маслинки те под водочку. И еще бутербродиками с маслом сливочным и икоркой. Дамы тоже водочки из любопытства испробовали, но без привычки им не очень вкусно показалось. А икорку они с воодушевлением пользовали. На "ура" икорка пошла.

Я дяде Димитриосу про рыбалку сибирскую рассказывал, про ловлю рыбы-муксуна на Оби-реке, где с хантами знакомыми рыбачил, про осетринку браконьерским способом добываемую, про пелядь озерную, которая во рту тает. Он же о своем бытии поведал, о средиземноморской рыбацкой доле неприветливой. Засиделись мы до полуночи. Потом Сашка сказал, что мы сюда не бухать прилетели, а делом заниматься и испугал меня побудкой ранней. И спать откланялся, супругу прихватив. Ну и мы следом разошлись.

Вот я только к простынке приник, да другой накрылся, как в окошко открытое проникла собака наглая, хищная. А следом и головка девичья просунулась. И выманили меня тайным манером, на цыпочках, на пляж пустынный прогуляться. Звезды яркие, море плещет, все видно. И в тень олив мы удалились, и там удачно затаились, не видно там нас. И бриз, играя листьями и водами, шелестя ими и волной похлюпывая, звуки все излишние чужому уху, покрыл. Но часа в три ночи все же сжалились надо мною и отпустили поспать меня. Обратно в окошко. Она в свое, а я в свое. Окошки у нас рядышком оказались. А Морс со мной ночевать остался. Развалилился в кресле у меня, ноги в потолок задрал, и захрапел, как настоящий. Пока я подушкой в него не запустил. Храпеть-то он перестал, но подушку мне назад не принес, под себя сгреб. Пришлось вставать и отнимать, так подлец еще рычал и зубы мне скалил.

Утро добрым не бывает. Попытка разбудить меня в 06:00 успехом не увенчалась. Я говорил им разные неприличные слова и буквосочетания. На попытку облить меня водой, ответил снайперским пинком в ведёрко. И обсыхать пришлось обливателю. Всё это я проделывал не просыпаясь, и ответственность за содеянное не несу. На меня плюнули, обозвали непотребно, и сушиться убыли. В неизвестном направлении.

В 08:00 я проснулся в прекрасном настроении и самочувствии. Посетил места отхожие и бодренько выкатился на двор. Порадовался сущему и приступил к водным процедурам напевая "нас утро встречает прохладой…". Подсохший к тому времени сенсей, обнаружив, что я беззастенчиво радуюсь жизни, упрёками и насмешками попытался лишить меня душевного подъёма. Я в ответ непритворно изумился и сказал, что что-то подобное, отрицать не буду, мне снилось под утро но, учитывая то обстоятельство, что сны суть проявление подсознательного не реализованного в реальности, все предъявы отметаю, как грубый и неспровоцированный наезд. Пришлось Сашке отъезжать, как наехал. Позавтракали мы легонько, испросили у тётушки Марии тачку её, доукомплектовались сеньором Чезаре, без чезарят, и отправились в Олимбой.