Алла Гореликова - Юбилей

О Юбилее начали говорить давно. По-моему, еще до выборов Мэра. Ну да, наш всенародно любимый Мэр пошел на второй срок в основном благодаря обещаниям отметить юбилейный День Города так, что всему миру завидно станет. Раздразнил у людей любопытство, на нем и выехал. Это не мои слова, папины. Папа на выборы не ходит. Говорит, все они одна компания и хрен редьки не слаще. Но я не о том. После выборов Мэр взялся выполнять обещания. Да как взялся! Очень скоро народ только и делал, что ждал обещанного Юбилея, обменивался слухами о подготовке Юбилея, строил планы на Юбилей… Нет, я тоже ждала с нетерпением, но не настолько же! В Сети невозможно стало найти местечко, где бы не мелькало: Юбилей, Мэр, ВВЦ, Арбат, «Большая Шляпа», карнавал, Мэр, Юбилей… скукота! Где-то за неделю до Дня Города напряжение достигло предела; никто уж и не говорил о другом… и я тоже стала считать оставшиеся дни и строить планы. Но ведь жизнь всегда найдет, чем испортить человеку праздник. За день до его начала, всего за день, родители укатили в командировку! В командировку! — какая, спрашивается, командировка может быть за день до Юбилея?! Я даже разревелась. Кто другой был бы счастлив, я знаю — ничего себе, провести три дня Юбилея без родительского надзора! Но я, к собственному великому стыду, существо совершенно домашнее. Мне мало всех миров Сети и всех друзей в Сети, мне надо, чтобы кто-то был рядом, кто-то живой, настоящий, кто не боится общаться с тобой без обработки Мастером Образа. А таких, думаете, много? Только родители. Да еще Миша. Но у него, наверное, свои планы. Иначе он, конечно, позвонил бы. У всех нормальных людей давно определилась компания на праздник, одна я… а что я? Хуже прочих? Вот включу сейчас новости…

А ведь праздник, по сути, начался уже сегодня. В новостях только о нем и шумели, на всех каналах. Кто только не выступал — Мэр и Президент, жена Мэра и жена Президента, секретарь-референт Мэра и пресс-секретарь Президента, Министр Культуры и Главный Архитектор… и куча других, более или менее популярных персонажей. Все они говорили об одном. Каждый на свой лад превозносил прекрасный город, древний и вечно юный, бестолково-шумный и приветливый, заманчиво многообразный… и так далее, и тому подобное. Мне это быстро надоело, но не выключать же? В тишине веселее не станет.

Он позвонил. Не в Сети — в дверь! Он протянул мне огромный, пахучий, совершенно необыкновенный букет и спросил:

— Что это с тобой? Ревела?

Я могла только кивнуть, мне и глаза-то на него поднять стыдно было — что он обо мне подумает?! — и я спрятала пылающее лицо в пурпурно-золотую роскошь, названия которой не знала. Мише, страшно сказать, двадцать лет, через месяц он собирается защищать диплом, и каждый раз, когда он приходит, я удивляюсь — ну что он во мне нашел?! — и я каждый раз благодарю судьбу за это чудо, и я молюсь Богу, которого, говорят, нет, чтобы замечательный парень Миша как можно дольше не встречал ту прекрасную взрослую девушку, на которой он захочет жениться, потому что, хоть я и желаю ему счастья всей душой, но я в тот радостный день стану очень, очень несчастна…

— Твои дома?

Я чуть опять не разревелась. И он все понял, представьте, он моментально все понимает, мне уж пора бы привыкнуть, но к такому разве привыкнешь… Он выволок меня из дома и повел в кафе. За два квартала от нас замечательное кафе-автомат, там кофе и мороженое, и столики на двоих, и высоченные тополя, засыпающие редких посетителей щекочущим нос пухом. И что интересно, до знакомства с Мишей я ни разу там не была, именно он привел меня в это кафе, а ведь живет на другом конце города!

Лучшего успокоительного, чем мороженое, просто нет, что бы там фармацевты ни болтали в своей рекламе. А из всех мороженых лучшее — сливочный пломбир, это классика, а против классики, как говорится, не попрешь. Я спросила:

— Как называются твои цветы? Я таких никогда не видела.

Миша хитро улыбнулся и ответил:

— Хризантемы.

Я чуть пломбиром не подавилась:

— Врешь ты, Мишка! Что я, хризантем не знаю!

— Ну, не совсем хризантемы. Генотип слегка подправлен. Но другого названия для них пока не придумали.

— Ой… Так это ты сделал? К диплому?

— Диплом у меня по сапфировым лисам. А хризантемы — для тебя, Ляля. Я зайду за тобой завтра. Это будет лучший праздник в твоей жизни, обещаю!

На следующее утро, прямо за завтраком, я полезла в Сеть. Я почти никогда не гуляю в Сети одна, что-то во мне впадает в панику при одной мысли об этом; но ведь скоро придет Миша. Мне ужасно хотелось вычислить, куда он меня пригласит; с ним, конечно, не угадаешь, но думать об этом так интересно…

Конечно, все каналы новостей транслировали Юбилей. Еще бы, такой праздник! Не все могут участвовать в нем вживую. Есть на свете и немощные старики, и прикованные к постели больные, и иногородние — столица не резиновая, всех желающих принять не сможет; но, к счастью, существует Сеть, и без праздника никто не останется.

Я чуть не забыла о заглушке, так замечталась; спохватилась в последний момент, когда реальность праздника начала приобретать опасную глубину, заслонять привычную гавань квартиры, подавлять ее… Еще чуть-чуть — и отправилась бы на Юбилей одна, что бы потом Мише сказала? А так, с заглушкой, можно просто подглядывать — чем я и занялась с большим удовольствием.

…Голубое небо, зеленый корт. Азартные вопли болельщиков. Голоногие дылды как на подбор, с трещотками, в золотых, третий номер, лифчиках и фетровых шляпах устаревшего двести лет назад фасона — группа поддержки на западный манер. Волевое, в меру загорелое, сексапильное лицо вице-спикера с наливающимся на скуле синяком — пропустил удар. «Я рассчитываю встретиться с господином канцлером в финале, и уж тогда посмотрим, кто кого!»; свист и хохот на трибунах, трещотки, трехцветные зонтики над веселыми лоточницами — знаменитая на весь мир «Большая Шляпа». Миша не смотрит спорт. Переключаю.

…Клетчатая кепка, круглый красный нос, исторический булыжник под ногами. Голубые ели на заднем плане, гроздья рвущихся ввысь разноцветных, ярких, блестящих шариков. Василий Блаженный облеплен детворой, Микки-Маус раздает кока-колу. Ненавижу колу.

Переключаю.

Звонок.

Бегу открывать.

— Привет, как настроение?

Я ничего не отвечаю, только улыбаюсь. И не хочу, а улыбаюсь, все шире и шире, ой, стыдоба…

Миша обнимает меня за плечи, из комнаты слышны взрывы, я вздрагиваю.

— Куликовскую битву смотришь?

— Не знаю… я так, щелкаю.

От пальбы закладывает уши, я мчусь в комнату и, не глядя, переключаю.

— Это что, вот завтра немецкое наступление во всей красе.

— Шутишь?

— Серьезно. В новостях рекламу дали.