Роберт Хейсти - «Если», 2002 № 10

Пантомима со шнурками растянулась секунд на десять, затем рыжий ненатурально расхохотался — лысый звучно шлепнул его по затылку, дескать: эх ты, лапоть! — и выпрямился — окончательно красный! Смех оборвался. Рыжий распахнул широкую металлическую дверь и скрылся внутри пристройки, на ходу ковыряя замки дипломата. Лысый стянул со спины рюкзак и с ним наперевес вошел следом.

Пашка преобразился на глазах. Опустились плечи, линзы начали сползать на мокрое место, некогда горделивая осанка теперь напоминала знак вопроса в конце фразы: «Как, уже пора?» Указательный палец поправил несуществующие очки. Он навсегда запомнится мне таким, Пал Михалыч при исполнении. Не привычный к полевой работе специалист «по экономическим».

— К-кроме шуток, — Пашка передал мне сотовый. — Если что — там только кнопку нажать…

Скрюченные пальцы неловко ковырнули защелку на визитке, отыскали пистолет — действительно удручающе малого калибра. Он не просто умещался в Пашкиной ладони — он терялся в ней!

— Пол года, эт самое, в руки… — посетовал Пашка и недоговорил, отдал мне растерзанную визитку и вихляющей трусцой взбежал на крыльцо.

— Куда? — окликнул я. — Я с тобой! — И, не глядя, передал визитку вкупе с сотовым Маришке. Но она не взяла, а вместо этого схватила меня за запястья и сжала крепко, до онемения. В недоумении я обернулся к ней и увидел в некукольных зеленых глазах отражение утренних слез.

— Жди внизу, — крикнул Павел. — Если через две минуты не вернусь, значит, эт самое… — Железная дверь за ним медленно и бесшумно закрылась.

— Пусти! — сказал я Маришке. — Больно же!

— Две минуты, — повторила она, каменея лицом. — Всего две минуты.

Я беззвучно боролся с собой. Потом с ней. Но заняты руки. К тому же Маришка, когда это необходимо, может быть очень сильной. Первая минута ожидания вытянулась в половину вечности.

— Пусти, — мягко урезонил я. — Это же смешно!

— Так смейся! — разрешила она.

— Слышишь?.. — спросил я, чтобы отвлечь, но в этот момент услышал сам. Внутри пристройки что-то с грохотом обрушилось, Маришка на секунду отвлеклась, а я оказался на свободе и как был, с сотовым в левой руке и визиткой в правой, взлетел вверх по ступенькам. «Жаль, — успел подумать, — перед смертью не запишешься». И отскочил назад, когда распахнувшаяся дверь едва не припечатала меня к перилам крыльца.

Вышел рыжий с дипломатом под мышкой, за ним — лысый со сдувшимся рюкзаком, как будто прилипшим к спине. Моей реакции хватило лишь на то, чтобы убраться с их пути и прикрыть спиной Мариш-ку. Рыжий удостоил меня благожелательным взглядом серых, в мелких красных прожилках, глаз и, позвякивая, сбежал с крыльца. В свободной от дипломата руке у него были крепко зажаты две бутылки водки; позвякивали, соударяясь, именно они.

Следом появился Пашка с непонятным, лишенным всяческого выражения лицом.

— Что? — бросился я к нему. — Что они сделали?

— Да в-вот, — Пашка вынул из кармана руку с пистолетиком, задумчиво на него посмотрел, — водки купили.

— А что в дипломате? — допытывалась Маришка. — Ты видел?

— Ты не поверишь. П-пустые бутылки.

— А что гремело? — спросил я. — Ты стрелял?

— Не-а. — Пашка потряс головой. — Это я плечом. Там ящики пустые стояли. Задел неудачно.

Мы синхронно повернули головы на восток, туда, где в просвете между домами еще виднелись силуэты удаляющихся краснокожих. Их затылки на небесно-голубом фоне напоминали два крошечных заходящих солнца.

— Что-то я тогда не поняла, — высказала общее мнение Маришка, — почему у них такие красные… эти?..

— Алкоголики, — раздался прямо над ухом баритонистый рокоток.

— С ними мы пока ничего не можем поделать.

Посетивший меня столбняк не помешал мне, однако, повернуть голову, чтобы посмотреть на говорящего. Впрочем, что на него смотреть? Почти такой же, каким я впервые увидел его ровно неделю назад. Те же борода, синие кроссовки в тройную полоску и бабочка оперного певца. Только на плечах теперь бежевая болоньевая куртка. Расстегнутая, естественно. И лицо, кажется, еще больше подобрело по сравнению с прошлым разом. Но не сильно, так, на пару сантиметров.

Судя по выражению Маришкиного лица, не я один не заметил, как он подошел к нам сзади. Подкрался… вездесущий!

Пашка поспешно спрятал в кулаке грозное табельное оружие и беззвучно зашевелил губами:

— Самаритянин?

Но наш новый собеседник услышал и баритонисто захохотал в ответ.

— Ой, нет! — сквозь смех заявил он. — Только не самаритянин! Лучше уж по примеру милой дамы зовите меня «толстым». Так привычнее.

Маришка вспыхнула на миг и, как всегда, застигнутая врасплох, перешла в контратаку.

— Вы сказали: «пока», — напомнила она.

— Когда?

— Вы сказали: «С этими мы пока ничего не можем поделать». Что вы имели в виду, говоря «пока»?

— Ах, вы об этом, — вздохнул самаритянин. — Погодите, вот покончим с убийством как явлением, тогда и займемся медленными самоубийцами: алкоголиками, наркоманами…

— Это как это? — поинтересовался заинтригованный Пашка.

— Вы не торопитесь? — спросил самаритянин. Так спокойно, будто это нас, а не его в данный момент ждал заполненный наполовину малый концертный зал, готовый внимать, возражать, пропускать мимо ушей, цепляться к словам, скептически поджимать губы, бросать остроумные реплики с мест, верить. — Тогда давайте пройдем через парк…

Он галантно предложил руку Маришке, дружески придержал Пашку за локоть и увлек за собой. Они двинулись неспешным шагом, и я, как привязанный, поплелся следом.

При виде нас она не смогла сдержать слез. От радости.

— Так вы вместе? — всхлипнула. — А я-то… — Синие старческие пальцы смахнули слезинку с морщинистой синей щеки. — Вы уж извините, что сразу не призналась. Мало ли, думала, вдруг вы из милиции?

— А мы и есть из милиции, — улыбнулся Пашка. — Хотите, удостоверение покажу?

Старушка-уборщица попятилась, глядя на нас с испугом и недоверием.

— Не нужно бояться, — успокоил ее самаритянин. — Милиция — она тоже разная бывает. — Посмотрел на Пашку. — Ну! Что же вы!

— А вы сами, — спросил тот, — разве не можете?

— Я же объяснял… — вздохнул самаритянин.

— Ладно, ладно, — торопливо согласился Пашка. Обернулся к уборщице. Простер над ней руку, потом, устыдившись, убрал, покосился на самаритянина и сцепил клешни за спиной. — Я… прощаю вас.

— Спасибо вам, — поблагодарила старушка, на глазах светлея лицом.

— Как вы это делаете? — спросил Пашка на подходе к зрительному залу.

— Я? — удивился самаритянин. — А вы?

— Спрошу иначе. Кто все это начал?

— А вот это — хороший вопрос…

Самаритянин ответил что-то, но как раз в тот момент, когда мы вошли в зал и дверь, отделяющая нас от внешнего мира, сама собой захлопнулась от сквозняка, так что за грохотом я не расслышал его слов.