Джеймс Блиш - «Если», 2002 № 06

— Наверное, ты прав. Глаза совсем как у Нефертити.

— Но, правда, она гораздо тяжелее. Очень теплая. И слишком плотная. Как будто гладишь мешочек с бобами, обтянутый собольим мехом.

Я довольно мурлычу.

— Давай попробуем ПРЫГ-СКОК?

Все мое тело внезапно оживляется, в нем дрожит от нетерпения каждая жилка. Прыг-скок! Эти слова приводят меня в бешеный восторг!

Я мигом слетаю с колен рабыни и начинаю кубарем носиться по комнате. Я быстрая и ловкая! Я снова котенок! Вот торшер, я игриво толкаю его лапкой, и он с грохотом падает на пол. Потом я замечаю занавески: сколько уже лет я не взбиралась под самый потолок комнаты! Разбежавшись, я подпрыгиваю, вцепляюсь в ткань и начинаю карабкаться вверх. Какое упоение! Я поднимаюсь все выше и выше! Но тут драпировка, всколыхнувшись, рушится вниз — и я падаю, изогнувшись немыслимой дугой… Сверху на меня обрушивается целая стена материи, а на всю эту кучу с глухим звуком приземляется большой тяжелый металлический стержень.

Западня!

Я извиваюсь, барахтаюсь, рву когтями и кусаю окутывающий меня плотный саван. Йорик истерически лает, а мои рабы громко кричат и бранятся.

Но наконец-то я свободна. Они стащили с меня материю, и я немедленно удираю на второй этаж, в спальню моих рабов. И прячусь под кроватью.

Я сижу там очень долго, прислушиваясь к воплям женщин из соседнего дома.

Старая женщина вопит:

— Грязная сучка! Потаскуха! Да чтоб ты сдохла!

Молодая жалобно причитает:

— Не надо, мама! Не ругай меня! Это вредит ребенку!

Мои рабы поднимаются наверх, но я не желаю выходить из-под кровати.

Проходит ночь. Проходит день. И еще два дня и три ночи. Время от времени они говорят: «Киса, киса, киса?» — и заглядывают под кровать. Я вижу большие, перевернутые, лунообразные лица. Я просто смотрю на них и молчу.

— Возможно, она захочет поесть? — говорит мужчина. — Я знаю, что им не нужна еда, но Нефертити всегда была так требовательна к установленному порядку. Ей наверняка не хватает утреннего и вечернего ритуала кормления.

— Кто знает, — говорит женщина. — Может, надо дать ей время привыкнуть к новому телу?

— В конце концов, можно вызвать ветеринара.

Когда они встают с постели на четвертый день, я принимаю решение. Я совершила ошибку с этой дурацкой драпировкой, но больше ее не повторю. Теперь я очень сильная и, должно быть, заметно прибавила в весе. С кошками такое иногда бывает. Это правда, что я не чувствую настоящего голода, но мне хочется заставить их положить в миску немного этой приятно пахнущей кошачьей еды из жестяной баночки.

Они трогательно счастливы, завидев меня. Женщина говорит:

— О, это наша Нефертити! Это действительно она! Теперь я верю.

Мужчина берет сложную металлическую штучку с рычажком и колесиками и отрезает верх банки. Маленькой ложечкой он достает оттуда немного еды и кладет ее в миску.

Я подхожу и нюхаю эту еду, но она совершенно ничем не пахнет. Что они с ней сделали?.. Или купили не тот сорт?.. Так или иначе, но я не голодна. Отвернувшись от миски, я гордо поднимаю хвост трубой и ухожу.

— Придется отдать Йорику, — говорит рабыня. — Он съест.

— Надеюсь, — говорит раб. — Кошачьи консервы — довольно дорогое удовольствие для бесплодных экспериментов.

Йорик, кстати, уже тут как тут и единым махом слизывает всю еду. Какая наглость. Я возвращаюсь и наставительно ударяю лапой по его мокрому сопливому носу. Просто чтобы знал свое место.

К моему изумлению, пес шарахается в другой конец кухни и пытается спрятаться за посудомоечной машиной, жалобно скуля и повизгивая. Мои рабы вдвоем бросаются к Йорику, они гладят его, успокаивают и разглядывают нос. Женщина хватает бумажное полотенце и прикладывает к носу Йорика: на бумаге быстро проступает красное пятно. Но я не чувствую запаха крови.

Они возятся с Йориком и утешают его слишком долго, совершенно игнорируя меня. Я решаю пока заняться своим утренним туалетом. Мой мех по-прежнему безвкусен, должно быть, он очень чистый. Я всегда была ужасной чистюлей, так говорят мои рабы.

— Кажется, ты утверждала, что они не сделают ей острых когтей, — замечает мужчина, бросая на меня взгляд, который мне не слишком нравится.

— Ну, я просто так подумала. На самом деле ветеринар ничего такого не говорил.

Они оба приближаются ко мне, и шерсть у меня встает дыбом.

— Может быть, все дело в силе удара. Из чего она сделана?

— Из металла и пластика по большей части, полагаю. Приличный вес.

Женщина походит ко мне с неприязнью в глазах. Человеческие лица прочесть нетрудно, если ты кошка.

— Ты плохая киска! Очень плохая! Ты не должна вредить Йорику!

Я убегаю, но они преследуют меня. Я бегу изо всех сил и снова прячусь под кроватью.

Под кроватью я в безопасности, но чувствую себя одиноко. Я вспоминаю волны блаженства, когда женщина держала меня на коленях, и поэтому, лишь только мои рабы, уснув, стали тихими и хорошими, вспрыгиваю к ним на постель так легко, как только могу. Когда-то давно я делала это каждую ночь и ни разу их не разбудила. Потом, когда я болела, то была уже не в силах подпрыгнуть и просто сидела на полу и просилась в постель, жалобно мяукая, как раз тем тоном, который безотказно действует на людей.

На сей раз прыжок у меня получился тяжеловатый, и они оба проснулись.

Но ничего страшного не происходит. Женщина только бормочет: «Это ты, Нефертити? Устраивайся и спи». И они снова засыпают.

Сегодня ночью в соседнем доме удивительная тишина. Я пристраиваюсь в ногах у моего раба, это прекрасное теплое местечко, и блаженство возвращается ко мне с новой силой, так что я самозабвенно мурлычу, и мурлычу, и мурлычу, и больше не думаю ни о вопящих друг на друга женщинах, ни о моем рыжем псе Йорике, который спит на полу за дверью, поскольку рабы не пускают его к себе в спальню.

Я слышу, как Йорик повизгивает во сне. Наверное, ему что-то приснилось. Возможно, ему привиделся сон о том, как он поквитался с большущей сиамской кошкой.

Ночью мой раб всегда беспокоен и ворочается с боку на бок. Такова человеческая натура, люди даже спать не умеют как следует. Но сейчас он меня брыкнул. Я, конечно, жалуюсь вслух, однако умеренно: он всего лишь человек, тут уж ничего не поделать.

Но раб начинает орать так, словно я его укусила.

— Эта проклятая штука твердая, как распроклятый кирпич! Наверное, я сломал себе палец!

— Прекрати, — сонно бормочет женщина. — Тебе просто не следовало брыкаться.

Но следующей ночью они вынимают меня из своей постели, выносят из спальни и плотно закрывают дверь. Теперь мне тоже придется ночевать в холле, на пару с рыжим, глупым, слюнявым псом.

Я сильная.

У меня ничего не болит.

У меня есть свои собственные люди.