Ллойд Биггл - «Если», 2002 № 02

И даже пока он говорил — с прозрачной ясностью, пронзая воздух длинным, худым указательным пальцем, который завершался девятисантиметровым ногтем, — Ян прикидывал, сколько ему принесет экспорт кубиков и авторское право на лекцию. Достаточно, чтобы купить виллу на модном южном берегу озера Бай? Мир в доме между четырьмя его женами? Или хотя бы дорогую проститутку?

Пожалуй, думал он, разумнее остановиться на проститутке. Одна полоса его двухдорожечного интеллекта мечтала о девочках, даже когда вторая вновь повествовала о самом губительном событии в краткой, ужасной истории цивилизованного человека. Первая лекция его курса всегда посвящалась Времени Бедствий.

— Учитывая, что Бедствия создали наш мир, — произнес он с чувством, — горько, да, горько думать, что нам так мало известно о начале катастрофы. За два коротких года — с две тысячи девяносто первого по две тысячи девяносто третий год — погибли двенадцать миллиардов людей вместе со всеми их воспоминаниями. Семьсот огромных городов были уничтожены вместе со всеми их архивами, триста с лишним правительств исчезло со всеми их хранилищами дисков, дискет, кассет и первых запоминающих кубиков. Неудивительно, что мы знаем так мало! Когда и почему начались войны? Девять моровых язв — когда они вспыхнули? Геморрагическая лихорадка «Голубой Нил» и резистентная к медикаментам черная оспа бушевали в Африке еще в семидесятых годах двадцать первого века. Ежегодные пандемии смертельной инфлюэнцы стали правилом к две тысячи восьмидесятому году. Видимо, Время Бедствий дало о себе знать еще до начала войны.

Вступления никогда гладко не проходили: студенты, сообразив, что им предстоит слушать целый долгий час, постепенно впадали в подобие транса, сопровождаемого трепетом ресниц и нервным подергиванием таза. На индикаторе предупреждающе замигала зеленая лампочкa, и Ян тут же перешел к описанию ужасов, которые придавали его курсу особую увлекательность.

— Однако война две тысячи девяносто первого года привела к наиболее эффектным последствиям: уничтожение городов, Двухлетняя Зима и Повальный Голод. Возьмем для примера великий город Москву, где роботы-экскаваторы выявили для нас глубинную картину тех кошмаров, которыми сопровождалось его разрушение. Город с тридцатимиллионным населением в две тысячи девяностом году…

Одна леденящая кровь подробность следовала за другой: забитое скелетами метро с его все еще прекрасными мозаиками, запечатлевшими годы правления царя Сталина Доброго; сухие извилины русла Москвы-реки, чьи воды испарились в одно слепящее мгновение, а обломки перегородили его так, что теперь река течет в пятнадцати щелчках оттуда; великий Кремлевский Щит из расплавившегося кремния над бывшим центром города — радиоактивной зоной, которая будет слабо светиться еще пятьдесят тысяч лет.

С удовлетворением отметив про себя, что индикаторная лампочка сменила зеленый сигнал неудачи на красный цвет успеха, профессор Ян перешел к ужасам Лондона, Парижа, Токио, Пекина и Нью-Йорка. Потом коротко сообщил о запретных зонах, все еще окружающих погибшие города, об облученной фауне и флоре, которые стремительно эволюционируют, складываясь в прихотливые райские сады там, где всего лишь каких-то триста лет назад шумели столицы великих империй.

Индикатор интереса засветился, будто глаз темнооборотника. Профессор Ян широким шагом расхаживал взад-вперед, его бас становился все бархатнее, седая борода колыхалась, длинные пальцы раздирали воздух.

— Так как же она произошла, эта величайшая катастрофа? — вопросил он. — Как много мы знаем — и как мало! Предстоит ли ученым вашего поколения найти окончательные ответы на эти загадки? Признаюсь, мы пролили лишь немножко света у границы грозного мрака, который зовется… Временем Бедствий!

Как всегда, лекция продолжалась точно указанное время — один стоминутный час. Как всегда, она завершилась ударной фразой, напоминающей сонному студенту обо всем том, что он воспринимал краешком своего затуманенного сознания.

Свечение в масшине замигало, погасло и профессор Ян заорал:

— Чаю!

Распахнулась дверь, и домашний прислужник торопливо вкатил столик с чайным прибором, чашкой, млеком, жестянками оолонга и «Эрл Грея».

— Иногда, — пробурчал Ян, — мне кажется, что я издохну от скуки, если должен буду опять рассуждать о Бедствиях!

— Один кусок или два? — спросил прислужник, и Ян, пивший чай на старинный английский манер, с тревогой сосредоточил внимание на маленьких и дорогих до нелепости кусочках желтоватого нерафинированного сахара.

— Пожалуй, два, — сказал он.

Если на доходы от лекции он не сможет купить роскошную девицу, то, во всяком случае, ему хватит средств для бесперебойной покупки сахара.

Часы Мирграда вот-вот должны были показать 21, когда Ямасита, уютно обедавший дома со своей супругой Харико, услышал звоночки домашней масшины, настроенной на код Службы безопасности. Он поспешил в кабинет получить секретное сообщение Земной Безопасности. Кто-то раскололся на допросе. Яма слушал с нарастающим отчаянием.

— Дерьмо, моча и коррупция! — прорычал он. — Секретарь!

— Господин? — прожурчал компьютер монотонно.

— Свяжись со Стеффенсом Александром. Если его нет дома, — а его там, конечно, нет, — начни обзванивать заведения в квартале Облаков и Дождя. Подчеркни, что это вопрос безопасности, и мы требуем безоговорочного сотрудничества.

— Слушаюсь, господин. Его дом не отвечает.

— Начни с Дома Брата и Сестры, затем запроси Дом Восторгов Весны. Затем — Дом Воссиявшей Любви. А потом — все прочие.

— А когда я найду Стеффенса Александра?

— Скажи ему, чтобы тут же мчался ко мне, как…

— Это распоряжение передать дословно?

— Да.

Яма вернулся к столу, но еще не успел поджать ноги, как Харико приказала ему не употреблять грязных слов дома, где его могут услышать дети.

— Хорошо, маленькая жена, — покорно ответил представитель власти.

— И, конечно, вам опять надо на службу?

— Да, маленькая жена. Непредвиденные обстоятельства.

— Вы и ваши непредвиденные обстоятельства! — возвысила голос Харико. — Зачем я трачу часы, готовя вам вкусную еду, если вам всегда некогда ее есть? И почему вы прибегаете к услугам этого ужасного Стеффенса? Он мерзкая личность, живет — в его-то возрасте! — как блудливый кот. Не все могут обрести такое счастье, как мы, но каждый может вести приличную благопристойную жизнь.

Яма ел в молчании, иногда согласно кивая, пока запас слов Харико не истощился. Потом он поднялся наверх, снял уютное кимоно и снова надел жесткую форму, в которой ходил весь день.

По пути вниз, царапая толстую шею в попытках застегнуть воротник, он заглянул в спальни детей, проверяя, уснули ли они. Мальчики в своих двухэтажных кроватях спали самозабвенным сном детства. Глядя на них, нежно поглаживая их щеки, Яма подумал, что взрослые люди и животные спят настороженно, готовясь проснуться в любую секунду, а вот дети — никогда.