Ллойд Биггл - «Если», 2002 № 02

— «Каково это, а» — запрос некорректный. Напоминаю: большая часть человеческой нервной деятельности регулируется гормональным балансом, сексуальным настроем и физическими ощущениями. Всего этого вы будете лишены на электронном носителе.

— Ты — фрейдист, Модель Всеволод. Ты просто фрейдист, — Шатин опять тронул ключ, он был влажен от пота.

— Вы можете не верить Фрейду, основы психоанализа от того не изменятся.

Шатин повернул ключ в первое положение. Таймер повел обратный отсчет от сотни до нуля. Второе положение включило самопроверку и подготовку аппаратуры. Нуль покажет исправность системы, и третий поворот ключа запустит сканирование.

— Один верующий человек, — выговорил, глядя на таймер, Шатин, — слово в слово сказал мне так же о бытии Бога.

«Я так сделаю, — решил Шатин. Он прикрыл глаза, потому что не хотел видеть цифры. — Я посмотрю лишь на последней секунде. Если вон там, в уголке монитора, где часто бывает интерференция, я найду радугу, значит, и эта жизнь благословенна. Значит, я тоже смог полюбить свое создание. Если же нет… тогда я не вправе. Я остановлюсь», — пульт под рукой Шатина стал скользким. Стальной ключ намок и, кажется, пах окисленным железом. Сигналы обратного отсчета стали громче, звонче, невыносимее.

В последний миг следует открыть глаза, чтобы увидеть свой жребий… и решить, как ему следовать.□

В середине 90-х годов один из известных наших фантастов с горечью заметил: «Споры по поводу рассказа существовали всегда. Но никто не подвергал сомнению его будущее. Теперь же чуть ли не заключаются ставки, когда он умрет: через год или все-таки через два…» К счастью, малые формы выжили, более того — в последнее время были активно востребованы. Но тут обнаружилось, что писать их почти некому. Молодые авторы, дебютировавшие романами, не имеют вкуса к рассказу и плохо представляют себе специфику жанра. Литературные семинары, которые могли бы помочь молодым, исчезли. А проблемы остались. Возобновляя рубрику «Лаборатория», попробуем рассмотреть их с разных сторон, порой весьма неожиданных.

Искусство рассказа, мне кажется, не претерпело за последние века существенных изменений и сводится к двум простым тезисам. Первый — автор рассказывает историю. Второй — история должна быть интересной. Все прочее — детали, но мы-то с вами знаем, кто в них прячется, не так ли?

Вот, скажем, в приснопамятные времена Московского семинара (с конца 70-х до середины 80-х) фантастические рассказы творились легко и приятно. О романах речь могла зайти разве что в минуту тяжелого похмелья. Основные требования, которые предъявлялись к «семинаристам», сводились к критериям так называемой реалистической прозы, за единственным и очень важным исключением. Сюжет должен быть оригинальным. Малейший намек на похожесть рассматривался как слабина. В роли инквизитора частенько выступал Алан Кубатиев, большой знаток советской и западной фантастики. Его любимым занятием было отыскание в тексте, представленном на обсуждение, так называемых «блоков» из произведений известных авторов. Когда Алан заявлял (с заметной досадой в глазах), что блоки-заимствования не обнаружены, то «пытуемый» испытывал облегчение сродни тому, которое наступает по освобождении из объятий «железной девы».

Поскольку на литературных хлебах никто из нас в те времена не кормился, писали мало, но долго, вылизывая каждую строку по нескольку раз. Творческие позывы у каждого реализовывались, само собой, в соответствии с особенностями его организма.

Интуитивисты (или эмоционалы), назовем их так, в своем творчестве «танцевали» от образа, картинки, внезапно услышанных слов в странных сочетаниях… Образы лепились друг к другу, возникали какие-то персонажи, начинали общаться друг с другом, и все это надо было положить на бумагу. А поскольку к реализму, придушенному цензурой до трупной синевы, все относились скептически, то на скорую руку бралась не очень затасканная фантастическая идея и накладывалась на образы и характеры, судьбы и события. Здесь тоже были варианты, связанные с творческим методом автора. Можно было сразу сесть и написать небольшой рассказ, миниатюру, притчу, а можно — набрать массив сюжетных ходов, идей и персонажей, в процессе письма уйти в совершенно иные дали, получив на выходе нечто новое, мало похожее на первоначальный замысел. Мастером первого приема был Александр Силецкий, второго — Владимир Покровский. И тот, и другой считались украшением семинара. Оба шли от интуиции, поэтического видения мира.

Конструктивисты (или рационалы) шли не от образа, а от проблемы, как правило, социальной. Сначала она мусолилась в голове, обрастая экстремальными вариантами. Затем моделировалась ситуация, в которую мог попасть герой, расписывались эпизоды, куски диалогов, пафосные финальные декларации. И здесь имел место «двоякий» стиль работы. Первый — последовательный, я бы даже сказал детерминистский, когда текст создавался непрерывно, слова ложились кирпич на кирпич, рассказ строился, как дом — от фундамента к крыше. В этом ключе работал Борис Руденко.

Другой прием можно назвать «многопоточным». Замысел, положенный на бумагу, кажется простым и пресным, забрасывается в дальний угол письменного стола, а в это время ведется работа над другим сюжетом, обдумываются схемы третьего… Через некоторое время неудовлетворенность первым вариантом рассказа взбухала в сознании вопросом: а что если все так коряво описанное есть внешнее проявление каких-то глубинных событий или явлений? Что кроется за этими поступками и словами? Иногда в минуту озарения (привет интуитивистам) становилось ясно, что идея трех, а то и четырех рассказов — это всего лишь разные стороны или уровни одной истории. Так, слово за слово, текст обрастал новыми смыслами, неожиданными (порой и для автора) поворотами сюжета и непредусмотренным финалом.

Фигурантам первой категории была свойственна работа без всякого плана: текст долго крутился в голове, а затем сразу и почти набело его фиксировали на бумаге. Логические противоречия, частые гости интуитивистов, не портили впечатление, катахреза воспринималась как должное.

Рационалам, естественно, присуще составление тщательно продуманных планов, расписывание сюжета чуть ли не по страницам, выстраивание скелета косточка за косточкой, потом хрящик к хрящику, а когда все это облеплялось мясом атрибутики и эпителием диалогов, то рассказ был практически готов.

Впрочем, здесь я не претендую на строгость методологической дифференциации; некоторым удавалось совмещать оба подхода, а то и переходить от одного к другому в зависимости от качества и количества употребляемых напитков.