Леонид Панасенко - Танцы по-нестинарски

Захар отложил ручку, подумал и начал писать уже совсем о другом:

"...Может, и не мое это дело, сынок, но показался ты мне в мае совсем больным. Как то яблоко: сверху румяное, красивое, а внутри червяк сидит... Ты все-таки побереги себя, Сергей Тимофеевич. Может, возьми отпуск, да и приезжай к нам как на дачу? А если понравится, то хоть на целый год. Про воздух там или пляж агитировать не буду - они у вас, наверное, лучше. А вот душой только на родине и отдохнешь. Короче, приезжай в любое время".

Захар отложил готовое письмо в сторону, стал просматривать остальные бумаги: может, еще где облигации завалялись.

Его внимание привлек знакомый конверт, которых насмотрелся, когда вернулся с фронта. "Похоронка на Тимофея, - догадался Захар. - Тоже надо сыну переслать". В конверте было письмо, по-видимому, от командира. Захар прочитал первые строки "...экипаж Вашего мужа в бою около села Скирманова подбил три фашистских танка. Однако в результате прямого попадания машина Тимофея Степановича загорелась. Он был тяжело ранен и через полчаса умер на моих глазах от потерн крови. Когда был еще в сознании, просил, чтобы Вы, Евгения Яковлевна, не убивались и были счастливы, что, конечно, невозможно в такое тяжелое для Родины время. Случилось это страшное для Вас и нас, друзей Тимофея Степановича, событие на Истринском направлении, под Москвой".

Не веря своим глазам, Захар достал из конверта само извещение. Как так "под Москвой"?! Не может быть! Тимофей ведь под Берлином погиб... Да и знали бы в селе о похоронке. Может, Женя ее в райцентре получила?.. Ветхая бумажка наконец развернулась...

"Уважаемая... Ваш муж лейтенант Лахтин Тимофей Степанович... погиб смертью храбрых в боях... 21 ноября 1941 года..."

Захар еще раз прочитал похоронку. Бумажка вдруг выпала из рук, комната качнулась перед глазами. "21 ноября! В первый год войны! Выходит дело Сергей сын! Сергей Захарович, его... Зачем же ты так, Женя?! За что казнишь всю жизнь?"

Так говорила обида. Но жила в нем уже и мудрость, которая стала утешать да урезонивать: "А чего же ты хотел: чтобы Женя стала отнимать мужа у другой солдатки? Чтобы, гордая, краденую любовь стала узаконивать? Перед людьми и совестью своей стыд принимать? Не такая она... Сам знаешь. А после, когда Настя умерла?.. Поздно было. Парень-то вырос. Зачем у него легенду отнимать да давний обман раскрывать?"

Захар закурил, открыл окно. Над кустом сирени висела полная луна. Как тогда, той ночью... Теперь ему ясно, почему она просила: "Говори. Все, что хочешь, говори. На всю жизнь хочу тебя наслушаться..." И ласкала - на всю жизнь. К утру он забылся на полчаса, задремал. А проснулся от странного ощущения: плечо мокрое и горячее. Женя плакала, уткнувшись ему в плечо. В молочном утреннем свете, худенькая и белая, будто ветка вишни, она показалась ему облачком. Зоревое-перьевое, дрожит рядом, дунешь улетит... Он подумал тогда, что Женя сплетен испугалась - как бы в селе не узнали, Тимофею после войны не доложили. Стал, глупый, утешать. А теперь открылось: нечего ей было бояться. Судьбу она свою оплакивала, которую сама же и выбрала.

Захар докурил "Приму" до того, что окурок прижег пальцы. Он распечатал конверт, который уже успел заклеить, достал письмо к Сергею. И тут вся решительность и радость вдруг куда-то девались. Что написать и как написать? Нужно ли вообще об этом писать?

Захар долго думал, потом сделал в конце письма короткую приписку:

"Сынок! Несколько минут назад в бумагах твоей покойной матери я нашел такое, что перевернуло мне всю жизнь. Дело прошлое, но очень важное и касается оно нас с тобой. В письме о таком не напишешь... Поэтому приезжай теперь непременно!"

Несмотря на поздний час, Захар отнес письмо на почту, бросил в ящик. Помолодевший и счастливый, он возвращался домой и прикидывал: через сколько дней сын получит его весточку? Догадается ли он, что произошло? Наверное, догадается. Должен догадаться.

Лахтин открыл глаза и вздрогнул от неожиданности: на другой стороне кровати возле спящей Ляли нахально развалился... его двойник.

- А девочка хороша, - гнусным шепотом заключил Йегрес и плотоядно ухмыльнулся. - Жаль, черт возьми, что я не материальный. Роль святого духа, как ты понимаешь, меня мало устраивает.

Он протянул свою черную лапу, театрально положил ее Ляле на грудь.

- Ты чего сюда заявился?! - прошипел Лахтин. - Убирайся!

- И не подумаю, - засмеялся Йегрес, - собственник проклятый... Конечно, если ты будешь выступать, то я могу и уйти. Слетаю, например, к Светлане. Она еще тоже не вставала...

- Пошли на кухню, - взмолился Лахтин. - Разбудишь Ляльку - что я ей скажу?

Он осторожно выбрался из постели, прикрыл за собой дверь спальни. Двойник объявился на кухне прямо из стены. Однако полностью выходить не стал: высунул возле холодильника торс, оперся плечом о шкафчик.

"Если Лялька проснется и увидит этот живой горельеф, точно с ума сойдет, - подумал Лахтин. - Надо поскорее его отправить... Впрочем, кроме меня, его, кажется, никто не видит..."

- Небось в мечтах уже премию получаешь? - полюбопытствовал Злодей и покачал головой. - Шанс, конечно, есть. Но ты себя, Сергей, на худшее настрой. В случае чего - не так обидно будет.

Он впервые назвал Лахтина по имени. Тот удивился: "С каких это пор? Обычно двойник говорит пренебрежительно и грубовато. Насмешничает, подкалывает, язвит..."

- Ты, кстати, тут особо не сибаритствуй и Ляльку не обижай, назидательно сказал Йегрес. - Прогонит.

- Кого? Меня? Мышка меня прогонит? - Лахтин пожал плечами. - Я вижу, Злодей, ты переутомился. Заговариваться стал.

- Мое дело предупредить... Еще тебе два совета впрок. Вишневского в серьезное дело не пускай - увлечется, потом не оторвешь. Бери пока его идеи и внедряй их... осваивай. А его заканчивать диссертацию посади - он тебе за это в ножки поклонится. Это первое. Второе: не тяни с переводом Светланы. Ты же знаешь, в отделе главного механика освободилось хорошее место. Девушка толковая, перешла на третий курс - уговори Павла Александровича, чтобы взял. Чем раньше уберешь ее из приемной, тем скорее твоей станет.

- Все-то ты рассчитал. Стратег...

- Это ты рассчитал. И сам себе советы даешь, - ухмыльнулся двойник.

- Опять темнишь? - Лахтин включил конфорку, поставил на плиту чайник.

- Так я весь из темени, - сказал Йегрес и прислушался. - Все, конец аудиенции. Проснулась твоя милашка. Помни, что я сказал, и будь здоров.

Он нырнул в водопроводный стояк, и трубы на всех этажах загремели, будто по ним пронесся град камней.

"Полдома, негодяй, разбудил", - подумал Лахтин, возвращаясь в спальню. Он завалился на кровать, будто большой кот, и стал целовать Лялю. И маленькая женщина в самом деле проснулась.

- Ты тупик моих желаний, - прошептал он довольно пошловатую фразу, которую услышал в КБ от Генина, обхаживавшего в коридорах всех встречных сотрудниц.