Юрий Брайдер - Замок ужаса

У двери я долго прислушивался, чтобы определить, кто захотел навестить меня ночью, но оттуда не доносилось ни звука.

Тогда, лежа на полу, я внезапно открыл дверь. Это была хитрость: если непрошеный посетитель устремится в открывшуюся пустоту с копьем наперевес и со злыми намерениями, — он обязательно споткнется о мое тело и упадет, а Гишторн найдет путь к его горлу, потому что волк в темноте видит гораздо лучше человека…

За дверью никого не оказалось, но Гишторн прыгнул вперед и с рычанием остановился над темным комком в снегу. Я бросился к этому комку, и… в моих руках со стоном стал извиваться мальчик… Я его узнал:

— Зигмар, что с тобой? Зачем ты здесь?

— Приехали на оленьих санях люди тундр с Замерзшего моря, — стонал мальчик, — те, кто на копья, вместо железа, насаживают кость… Восемь саней — восемь человек… Они подожгли наш дом и в каждого кто выскакивал, посылали стрелу. Они увезли с собой Валгунту и… и меня. Убили старого Валгунта и всех слуг!

— Но ты… ты ведь — здесь?! Чего ты брешешь? — кричал я и, сам того не замечая, так сдавил бедного мальчика, что он застонал пуще прежнего: и все это — из-за того, что в моих воспоминаниях, которые теперь с поразительной быстротой восстанавливала память, — про его сестру Валгунту мне шептал лес, журчали ручьи, гремел водопад Каменного ключа, и облака на небе принимали ее черты…

— Я бежал с дороги… Валгунта приказала. Нас бросили на одни сани; ей связали ноги, а мне — нет… Она и шепнула мне: «Братец, когда будем проезжать мимо обрыва Ворон, — я швырну тебя с кручи: внизу снег глубокий, и ты не разобьешься. Оттуда побежишь к Оствагу и все ему расскажешь, если по дороге тебя не растерзает медведь… Скажи Оствагу, что теперь больше нет отца, который требовал за меня много коней, — есть только люди тундр и Валгунта, которая ждет…» И я шел много часов с разбитыми о камни ногами, — всхлипнул Зигмар, — и все тебе сказал… Пусти меня!

— Зигмар! Она так и сказала? Ты хороший, смелый… ты самый лучший мальчик! — Я притянул его к себе и порывисто стал гладить по голове. — Иди в дом! Там ты найдешь пищи на месяц, а если я к этому времени не вернусь с Валгунтой, то больше не жди и ступай к взморью, к рыбакам; они тебя приютят! А теперь, — обратился я к волку, — у нас будет самая большая охота, какой ты еще не видал!

Так начался мой странный и удивительный сон, который умчал меня через тьму веков, может быть, на тысячу лет назад. Он развертывался с быстротой вне понятий о времени и пространстве — их точно не было! Но зато были ощущения, которые я переживал так ярко, как, пожалуй, никогда наяву.

Ночью, среди застывшего леса, я мчался преследовать похитителей, как зловещая тень, как дух окружающих гор, и горел сумрачной яростью берсеркера: медленно поднимался на крутизны и камнем, пущенным из пращи, слетая с них на лыжах, а рядом со мною несся волк. Человек и зверь…

Наши ноги одинаково не знали усталости, и я не ошибусь, сказав, что и желания наши были тождественны: нам обоим грезилась великая охота на забрызганном красными каплями снегу, охота с клохтаньем застревающей в горле ярости, схватка, где ни один сражающийся никогда не слыхал о жалости…

Но у меня был план, и в этом, пожалуй, заключалось различие между мной и волком. Там, где горы крутой стеной обрывались у страны низких холмов, переходящей затем в бесконечную низменность тундр, было ущелье. Ворота Тундр — так оно называлось, и к ним лежал путь похитителей, указанный мне Зигмаром. Известными только мне перевалами и проходами я должен был опередить их там.

В напряженном беге вперед я не помнил счета дней — несколько раз зарево восхода загоралось предо мной, пока я достиг этого места, и было это перед таянием снегов.

Почти целый день я провел на каменистой вершине у Ворот Тундр, ожидая, когда в другом конце ущелья замаячат запрокинутые рога ездовых оленей моих врагов.

Только к наступлению сумерек я увидел их: далеко-далеко, черной узловатой нитью, восемь груженых саней переползали перевал. Впереди точками двигались несколько фигур на лыжах, и одна за другой исчезали из виду, спускаясь в ущелье.

Я знал, что времени у меня еще много, так как ущелье тянулось на несколько верст, но тем не менее скачками бросился вниз.

Там, в кустарнике, я разложил перед собой стрелы на камне, с расчетом сначала убить переднего оленя, чтобы загородить узкую тропу остальным, которые в этом случае бросятся в сторону и увязнут в сугробах, а я, тем временем, успею еще выпустить несколько стрел, пока меня не заметят… О дальнейшем я не думал: оно должно было выясниться само собой…

И вот только там, сидя в засаде, я впервые стал ощущать время, потому что оно остановилось: тропа предо мной оставалась пуста, никто не показывался… А кровь моя бунтовала… Я не мог усидеть и вскакивал в бешеных порывах, и волк вскакивал вместе со мной, и шерсть его щетинилась, потому что он инстинктом чувствовал приближение великой охоты. И я сердился так, как никогда в этой жизни, и туман ярости начал застилать мои глаза.

Но тут я заметил зарево костра за поворотом ущелья и понял, что враги располагаются на ночлег. Первый план рухнул.

Собрав свои стрелы, я покинул засаду и заскользил на лыжах к зареву. Первой, кого я увидел, была Валгунта: связанная, она полулежала на санях, придвинутая близко к огню, и свет падал на ее лицо. Это было хорошо: она увидит, как бьется тот, кого она призывала. А разве мужчина не храбрее всего, когда на него смотрят глаза женщины?..

Похитители возились поодаль, около других саней, а один из них, с темным и лоснящимся лицом цвета прошлогодних листьев, подводил в это время к освещенному пространству коней. Судя по приготовлениям, он собирался зарезать животное на мясо, потому что народу тундр нечего делать с лошадьми.

Я узнал этого коня: это был один из похищенных в доме Валгунты — ее любимец. Его золотистая шея искрилась при свете костра, когда разбойник задирал ему голову повыше и приставлял нож к глотке.

Тут я уже ничего не думал — тетива в моих руках натянулась, точно сама собой, и стрела дзинькнула в воздухе. Она вонзилась глубоко в бок человека с темным лицом, и он, выпустив коня, обеими руками вырвал ее и изломал на куски, но тут же рухнул и сам.

Теперь я выпускал стрелу за стрелой по остальным и, хотя спешил чрезвычайно, зная, что время теперь дороже всего, — все-таки взглянул на лицо Валгунты: мне хотелось удостовериться, — гордится ли она моим удачным началом и верит ли в меня и в мою силу… Мне показалось, что она потянулась навстречу моим стрелам, и ее глаза заблистали…

Еще трое моих противников упало, но зато остальные сделали то, что должны были сделать. Все четверо, они разом испустили гортанный клич и бегом, делая на ходу зигзаги, побежали к тому кусту, откуда летели на них поющие жала.