Джон Уиндем - Миры Джона Уиндема, том 4

– Не обращали, – ответила Мэри.

– Потому я и сказала о свежем глазе. А я заметила. И еще, Тим говорит, что Мэтью разговаривает сам с собой.

– Дети часто думают вслух.

– Да, но Тим слышал кое-что странное. Понимаешь, у некоторых детей слишком развита фантазия.

Мэри оставила вязанье.

– Что же именно слышал Тим? – спросила она.

– Он точно не помнит, но что-то странное.

Я почувствовал, что время вмешаться.

– Понятно, – сказал я. – Мэтью чересчур чувствителен. Твой Тим настолько не умеет погружаться в себя…

Дженет услышала только то, что хотела.

– Вот именно! – вскричала она. – Сразу видно, что они совсем разные.

– Твой Тим на удивление нормален, – согласился я. – Трудно представить, чтобы он сказал что-нибудь странное. Правда, иногда мне жаль, что идеальную нормальность обретаешь только за счет индивидуальности. Что ж, ничего не поделаешь. Нормальность – это посредственность.

– Я бы не сказала, что Тим посредственный, – возмутилась Дженет и принялась объяснять, чем он хорош. Во всяком случае, о Мэтью она забыла.

– Хорошо, что ты перевел разговор, – сказала Мэри, когда мы ушли к себе. – А вообще ты зря так про Тима. Он совсем не дурак.

– Конечно, не дурак, а вот твоя сестра – особа настырная и, боюсь, не слишком умная. Как все родители, она хочет, чтоб ее ребенок был и нормален, и гениален. Она намекнула, что Мэтью не совсем нормален, и пошла в атаку. Мне пришлось обороняться, и я намекнул, что Тим не гениален. Тут обороняться пришлось ей. Дело простое.

Конечно, Дженет со всей оравой уехала позже, чем думала, но все же мы выставили их минут за двадцать до прибытия Лендиса. Прибыл он, как и положено преуспевающему врачу, в большом сверкающем «ягуаре».

Я познакомил его со своими. Мэри была немного сдержанна, а Мэтью, к счастью, очень приветлив. После завтрака мы посидели на веранде, а потом Мэри увела Полли, я сослался на какое-то дело, и Мэтью с Лендисом остались одни.

Когда пришло время пить чай, я увидел, что Мэтью еще говорит. Лендис взглядом попросил меня уйти.

Мы с женщинами решили пить чай без них и были правы – беседа кончилась часам к шести. Мэтью и Лендис вышли к нам. Они вроде бы очень подружились. Мэтью был много веселей, чем обычно, Лендис о чем-то думал.

Дети поели первыми и легли. Теперь можно было поговорить. Мы сели к столу; беседу начала Мэри.

– Надеюсь, Мэтью вас не слишком замучил, – сказала она.

Лендис покачал головой.

– Замучил! – повторил он. – Куда там… – Он обернулся ко мне. – Вы мне и половины не рассказали, – прибавил он не без упрека.

– А я и не знаю половины, – отвечал я. – Не хотел на него давить. Я еще не забыл, как трудно, когда родители на тебя давят. Потому и вас позвал. Конечно, вы – врач, но я надеялся, что с чужим ему легче. Кажется, так и есть.

– Да, – кивнул Лендис. – Я и не думал, что ему так нужен советчик. Ну, сейчас он облегчил душу, и ему, наверное, станет легче.

Он помолчал, потом обратился к Мэри:

– Скажите, миссис Гор, а раньше, до этого Чокки, он много фантазировал?

Мэри подумала.

– Да нет, – сказала она. – В раннем детстве он был очень впечатлительным. Его приходилось уводить раньше, чем включишь радио. Но это ведь другое, правда? А фантазером… нет, не был.

Лендис кивнул:

– Признаюсь, после разговора с вашим мужем я было решил, что Мэтью начитался фантастики. Я пошел по ложному пути.

– Вообще-то он много читал, – вставил я. – Как они все. Но он больше любит старые приключенческие книги.

– Да, я это быстро выяснил. И передумал… а потом передумал снова.

Он долго молчал, и Мэри не выдержала:

– Что же вы думаете теперь?

Лендис ответил не сразу. Отвечая, он почему-то глядел в стену странным, отсутствующим взглядом.

– В конце концов, вы не мои пациенты. Пациентам я бы сказал, что случай сложный и сразу не разберешься. Я бы уклонился от ответа. Но у вас я неофициально, и вот я признаюсь: это мне не по силам.

Он замолчал. Мэри посмотрела мне в глаза. Мы ничего не сказали.

– Просто не понимаю, – продолжал Лендис. – Вижу, на что это похоже, но получается какая-то чушь…

Он снова замолчал.

– На что же это похоже? – немного резко спросил я.

Он подумал, потом вздохнул:

– Больше всего это похоже на то, что наши темные предки называли одержимостью. Они бы сказали, что некий дух, быть может злой, вселился в Мэтью.

Мы помолчали. Я заговорил первым:

– Вы сами сказали, что это чушь…

– Не знаю… Нам нельзя превращаться в таких же догматиков, как наши предки. Легко все упростить – сам Мэтью именно упрощает, когда рассказывает нам, что Чокки с ним говорит, а он его слушает. Предки сказали бы, что он «слышит голоса», но это все – слова, способ выражения. У Мэтью нет иного слова, кроме «говорить». На самом деле он не слушает Чокки, он ничего не слышит. И, отвечая, не нуждается в словах – иногда, правда, он их произносит, по привычке. И «слушать» здесь – в переносном смысле. Но беседы эти – не выдумка. Они реальны.

Мэри хмурилась.

– Объясните пояснее, – попросила она.

– Несомненно одно: тут вмешалось еще чье-то сознание, – сказал Лендис. – Вспомните, что он спрашивал и что рассказывал вам обоим. Все мы согласны, что ему такого не придумать, и потому я здесь. Но не удивляло ли вас, что все это выражено очень просто, по-детски?

– Ему еще нет двенадцати, – заметила Мэри.

– Вот именно. И для его лет у него на редкость богатый словарь. Но для этих тем у него слов не хватает. Мэтью знает, что хочет спросить или сказать, но подобрать подходящие слова ему трудно.

Так вот, если б он повторял то, что слышал, он бы не столкнулся с этой трудностью, он бы просто повторил те же самые слова, даже если бы их не понял. Если б он прочел все это в книге, он бы запомнил. В общем он бы не мучился муками слова. Значит, он не слышал и не читал. Однако он понимает то, о чем спрашивает. Как же эти мысли попали в его голову? Вот что неясно…

– Так ли уж неясно? – спросила Мэри. – Слова – это воплощение мыслей. Мысли есть у всех. Они могут прийти в голову раньше слов.

Этот ее тон был мне знаком. Что-то рассердило ее – быть может, словечко «одержимость».

– Возьмем бинарную систему, – продолжал Лендис. – Если б ему объяснили ее или если б он о ней прочитал, он бы знал о нуле и единице, или о плюсе и минусе, или хотя бы об иксе и игреке. Он же знает только отрицание и утверждение и сам назвал их Д и Н.

– Ну хорошо, – вмешалась Мэри. – Слов он не слышит, но что же тогда происходит? Откуда он взял, что с ним говорит этот Чокки?

– Чокки на самом деле есть. Конечно, я сперва подумал, что Мэтью подсознательно создал его, и быстро убедился, что не прав. А вот где он и кто он, я не знаю, как и Мэтью.

Мэри ждала не этого.