Александр Мирер - Обсидиановый нож

Колька не успел поднять палец. Кроты опрометью бросились вниз, и вдруг срывающимся криком завопил Володя: «Рафка! Рафка — а! Назад!»

Он стал искать глазами и мельком заметил, какой Рафаил маленький и курчавый, и его слепило солнце, а Володя выбирался из люка и взмахивал руками, и лишь тогда Колька увидел, что по краю леса, в тени, плавными прыжками проскакивает что — то огромное, как паровоз, поднявшийся па дыбы. «Горилла, — подумал Колька, — не может быть такая горилла». И вдруг она свернула к ним, и придвинулась, как слишком крупный план в кино, ярко, бешено освещенный солнцем — сверкнули желтые зубы — и Колька выстрелил в морду и в зубы три раза подряд в упор, а морда уже нависала над ними в яростной и жалкой улыбке, и он выстрелил снизу.

Мелькнула в воздухе огромная лапа, солнце ринулось за ней, Колька инстинктивным рывком перевернулся в падении, согнул ноги и упал на бок после удара о землю. Еще рывок — и он лег плашмя в воду, свернув голову, чтобы нос был над водой. Пистолета в руке не было. Володя хрипел и булькал рядом — захлебывался. Колька заставил себя выждать и прислушаться: «Шлеп — бух, шлеп — бух» — это зверь уходил от них, невидимый за баросферой, а булькало все отчаянней, и он вскочил, выхватил Володьку из воды, обмякшего, поставил на колени — он задыхался, выпучив глаза, что — то шипел без голоса. Колька привалил его к баросфере, рванулся вокруг аппарата, к Рафаилу, и увидел одновременно, как обезьяна уходит в лес, настигаемая крошечными собаками — куколками, а Раф валяется на боку, с подвернутой рукой, а нога в разорванной штанине изогнута наоборот, и под коленом торчит острая белая кость. И кровь расплывается в воде.

— Вовка, ко мне!

Он знал, что Вовка встанет и придет.

— Быстрее! Держи голову и плечо. Ничего, сейчас ногу поставим…

Вовка стоял на коленях, держал. Очки были заляпаны зеленой грязью. Слава богу, очки не потерял, запасных — то не водится у него. Сжав зубы, Колька потянул ногу и повернул. Кость ушла в рану, нога выпрямилась. Он пощупал ногу — кость встала на место. Хорошо хоть так.

— Ничего, поднимем в кабину. Держи спокойно. Я принесу линь. Зашинуем ногу и поднимем. Голову от солнца береги.

— Он не выдержит перехода, — пробормотал Володя, но Колька его не слушал. Главное — действовать и поднять Рафку в барокамеру.

…Он спрыгнул на кресло и наклонился к счетчику. Нуль, черт его побрал… Одной рукой тянул из ящика капроновый линь, другой искал распорку люка, а, черт, она с другой стороны — выдернул из пинцетов, сунул за пояс, замер. Снаружи что — то произошло. Стало тихо не по — хорошему. Одним дыханием, лётом, Колька выпрыгнул наверх.

Володя по — прежнему жарился под солнцем, сверкая очками как слепец, но за его спиной стояли трое коричневых людей, а еще двое — стояли наклонившись по бокам Рафаила. Они смотрели, но близко к Рафаилу не подходили. Свободной рукой Володя делал отстраняющие жесты, как бы отгоняя мух.

«Ух, ты», — пробормотал Колька и спрыгнул. Он бессознательно выбрал линию поведения «не боюсь я вас», и спрыгнул чисто, как с параллельных брусьев. Так же бессознательно он рассмотрел каждого туземца и отметил отличную выправку, странную униформу — короткие трусы, шапочка и нагрудник, все из легкой зеленой кожи. Луки — полированные, концы выше голов, наконечники стрел граненые. Трое мужчин, стоящих в головах у Рафаила, были с круглыми черными бородками и в усах. Справа с боку — безусый юноша, а спиной к баросфере стояла женщина, тоже с луком и колчаном, поджарая, коричневая и мускулистая.

Колька сумел поклониться любезно и спокойно, с некоторым даже подобием улыбки. Старший — он стоял в середине — сейчас же ответил поклоном и доброжелательной улыбкой, и каменная рука, пережимавшая дыхание, чуть отпустила и сжалась снова, потому что Рафка хрипел теперь и пристанывал тихо и невыносимо жалобно.

— Стоят, смотрят, — бормотал Володя.

— Спа — акойно, — сказал Колька. — Держи крепче. Как будто их нет, понятно?

Он еще надорвал мокрую штанину на Рафиковой ноге и попытался приладить распорку, как шину.

— Чертова баня, вдвоем надо, — руки тряслись, распорка ускользала, как живая.

Коричневые руки взяли распорку за концы и приложили ее к ноге — не снаружи, как хотел Колька, а изнутри. Он боковым зрением увидел, что женщина взялась ему помогать, и начал быстро мотать линь, как будто боялся, что она передумает. Лицо женщины было юное и напряженное. Губы сжаты.

Он обрезал линь. Осталось еще метров шесть — достаточно, чтобы поднять наверх Рафаила. Пропустить под плечи и тянуть вдвоем за оба конца…

— Берись, несем к баросфере…

Рафаил все хрипел. Колька старался не смотреть в его лицо.

— Под мышки бери! Я — за ноги.

Он подсунул руки под колени так, чтобы левой рукой поддерживать еще и шину, но вдруг женщина схватила его за плечо и заговорила. «Ба — лям — ба — лям — ба — лям» — услышал Колька. Он одурел от жары и от напряжения.

— Не понимаю…

Старший мужчина что — то сказал — предостерегающе — но девушка не обернулась. Она выпустила Колькино плечо и кошачьим движением двумя руками рванула на Рафаиле рубашку и майку — никто двинуться не успел «Смотри!» — сказала девушка на своем непонятном языке.

Рафаил хрипел. Поперек его груди был красно — синий отпечаток огромной руки — два пальца зацепили живот справа от пупка и ногтями пропороли кожу. Под солнцем кровь чернела, а живот был белый, как парафин.

Девушка повернулась к старшему что — то сказала. Старший кивнул, и сейчас же двое мужчин отдали ему луки и побежали в лес, а девушка осторожно запахнула на Рафаиле рубашку, неуловимым движением пощупав ткань — двумя пальцами. И опять принялась за Кольку.

Теперь он понял. Женщина говорила, показывая на веревку и баросферу. «Его нельзя поднимать туда. У него внутреннее кровоизлияние, понимаешь?» Она подбежала к баросфере, постучала по металлу и очертила руками круг: «Где ты его положишь в этой бомбе? Разве там хватит места?»

Тут старший опять подал голос. Казалось, он отговаривал девушку, а она стояла на своем. Колька смотрел на них с тем же ощущением понятности, ему казалось, что старший говорит: «Ты что лезешь не в свое дело? Может, этот светлобородый белый — доктор?», а девушка отвечает: «Нет — нет, он осел, не доктор, не увидел опасной травмы, как ему отдать бедняжку — погубит не дам!» Она выдернула из за нагрудника какой — то амулет и показала старшему, и тот сделал жест — бог с тобой тебе виднее…

Вовка следил за ними, приоткрыв рот, но не забывая заслонять Рафаила от солнца. «Стушевался Бурмистров, — думал Колька. — Решать надо мне, похоже…»

— А ну, подожди, — сказал он девушке и полез по скобам. Девушка за ним — дикой кошкой. Они вместе заглянули в люк. На счетчике — пять и три, часы в нуле — время еще есть… а место… он еще прикидывал, как поставить подножку, уложить чехлы, примотать Рафаила остатками линя, а сам уже понимал, что Володя прав. Рафаил погибнет при переходе. Надо быть очень здоровым человеком, чтобы выдержать переход.