Александр Мирер - Обсидиановый нож

Рука ушла под жесткие листья на пол — локтя. Колька выдернул ее и спрятал подмышку. И проснулся второй раз, со всей стремительностью и определенностью, свойственной его характеру. Значит, все обстоит именно так. Они втроем в Совмещенном Пространстве, это вовсе не сон, как мнилось ему во сне…

Втроем! Где Рафаил?

Володька еще спал, зажав очки в кулаке. Толстый, белый, с курчавым черным волосом на груди и животе. И в коричневых плавках.

Колька посмотрел, послушал, как он сопит, и решил пока подумать и оглядеться на свежую голову. Все равно — если уж они оставили Рафаила на целую ночь, то можно повременить еще четверть часа. И не разберешься в этой лиственной каше без провожатого.

Он опустился на лежанку, механически попрыгал — пружинит. Как поролоновый матрац. Лежанка состояла из листиков, плотно спрессованных, как табак в сигаре. В отдельности они были жесткие — Колька отщипнул один, — а вместе — такие, как надо. Отличный матрац.

Круглая хижина, в которой они спали, была вся живая и зеленая. Не светлозеленая, как в умеренном климате, а густо, сине — зеленая. Тропики! Колька осмотрел кусок стены под лежанкой. Ветки были не видны за листьями, все листовые пластины ориентировались одинаково, под углом к горизонту, чтобы вода стекала наружу. Крыша была выпукло сложена из крупных листьев, длиной в полметра каждый, черепицей — поверх тонких коричневых ветвей. Колька поискал следы садовых ножниц — нет, не видно. Листья совершенно целые, круглые на стенах и овальные на потолке. Живые.

Чудеса.

Он посмотрел на часы — девять. Чего девять, где девять? Пустое дело. Он нутром чувствовал, что солнце сию минуту встало — воздух свежий, утренний. С другой стороны, он может ошибаться, ведь здесь тропики. Но какие тропики, чьи тропики? Где мы есть, черт побери?

Эго было главное. Надо выяснить, где они есть, и возвращаться. Если поступать правильно. А если надо неправильно? А как тебе надо, Свисток?

— Сойти с ума, — сказал Колька и прошел по хижине, протискивая ступни в траве, чтобы она щекотала между пальцами. Присел, потрогал траву — живой ковер. Землю не нащупал, а длина травинок — всего три — четыре сантиметра. Из — под лежанки на него глянули тем временем черные круглые глазки, хитро поблескивая.

— Кыш! — глазки скрылись за листьями.

Если так, как хочется, если честно, то возвращаться немедленно ему не хотелось. Однако рассуждения бессмысленны. Хочешь — не хочешь, а как только Рафка станет транспортабельным, они тронутся в дорогу. Ох, Рафаил, Рафаил… Пожалуй, коричневые знают дело, если все это не приснилось. Да какой уж сон. Горилла, кроты и клубки формалиновые. Что за мерзость! Как это понять, чтоб на Земле было такое, в полной неизвестности? А ты больно спокоен, Колька — Свисток. Надолго ли? Он знал, что не надолго хватит спокойствия.

…Он зевнул самым прозаическим, земным зевком и заспешил. Надо торопиться к Рафаилу, а сверх того зверски хотелось есть.

— Вовка, подъем! Подъем!

— Ну что, что — сейчас…

Володя потянулся и вскочил, как встрепанный, и уставился на свою лежанку. Одновременно снаружи послышались мягкие шаги и рычание. Колька схватился за пистолет.

Вход в хижину обозначивался только перерывом лежанки, и стена там была такая же густая, как везде. Они смотрели на это место и слышали, как снаружи кто — то ходит и рычит. Колька не вынес ожидания и двинулся поверху, по лежанке, чтобы выглянуть наружу. В пистолете оставалось всего четыре патрона. Нечищен после вчерашнего.

В дверь просунулось веселое коричневое лицо. Старший охотник! Колька опустил пистолет. Бородач выглядел сегодня по — другому. Веселый, улыбается скуластым лицом, в шевелюре торчат сухие былинки.

— Здорово, приятель, — сказал Колька.

Охотник глядел на него одобрительно и улыбался так, что борода лезла в стороны, как у сибирского кота.

— Адвеста! — провозгласил охотник и ткнул пальцем в Кольку. Очевидно, лестный эпитет. Он ухмылялся и тряс головой. — Адвеста, хум! — Он отступил на шаг и ткнул себя в грудь.

— Джаванар, Джаванар!

— Его зовут Джаванар, прекрасно, — констатировал Володя. — Представимся, Коля?

Охотник не унимался.

— Колия, — задумчиво произнес он. — Колика… Володия, Володика… Э? Хум! — Он улыбнулся снова и вытянул из — под плавок бумажку. «Знакомая бумага какая», — подумал Колька и осторожно принял листок. Мелкая фиолетовая клеточка. «Парни, что случилось? Где вы ходите? Раф».

— Предчувствия не обманули старого капитана, — торжественно продекламировал Колька. — У — ру — ру! Всей команде по чарке рома!

— Адвеста хум ушарана! А — хум уш — ша — рана!

— Действительно, волшебники, — радостно и озабоченно говорил Володя. — Надо спешить. Наш долг, прямой долг изучить страну, и вообще… Но прежде всего — к Рафаилу Как ты думаешь, мы сумеем наладить общение?

— После, после! И сумеем, чего там, язык корневой, нашего типа. Джаванар, хум! — заливался Колька. — Видишь? «Хорошо, хороший».

— Ах, Коля, мы будем перед тобой в неоплатном долгу. А мы насмехались над твоим увлечением лингвистикой!

— Ах, что вы, Клавдия Ивановна…

Этот мамин сын то и дело выдавал целые фразы Клавдии Ивановны. Колька иногда шалел от удивления, хотя иногда и завидовал ему так, как может завидовать сирота, родства не помнящий.

Джаванар самозабвенно наблюдал за ним. Самозабвенно и исподтишка, стеснительно. На бумагу покосился как бы с испугом. Колька и Володя это заметили, но мысль о том, что здесь неизвестна письменность, была совершенно уж дикой.

— После, все после! Вперед! — кричал Колька.

У выхода Володя уронил записку. Тотчас из — под лежанки метнулась черная крыса, на лету подхватила бумажку и исчезла.

Они вздрогнули. Джаванар засмеялся, и на полсекунды открылось другое лицо — острое, настороженное удивление. А, Бог с ним! Рафаил здоров, пишет!

Они вышли из хижины, как вернулись во вчерашний день. В жару. Та же круглая поляна, окруженная ровной стеной деревьев, тот же лиственный свод высоко над головами, в нем ухают, кашляют… Обезьяны? Здесь почему — то было темнее, чем в маленькой хижине, намного темнее, пожалуй. Колька присовокупил это наблюдение к наличному комплекту чудес, и, поправив пистолет за поясом, всмотрелся в противоположный край поляны. Под темной аркой аллеи маячило светлое пятно, рокотало басисто, как электробритва. Джаванар не взглянул в ту сторону, а повел их налево — умыться в ручье. Мочалки росли над водой, нанизанные на гибких прутьях, как шашлыки. Плоские путанки из мыльных серо — зеленых водорослей. Мылят хорошо, но без запаха. Володя, решившись на смелые гипотезы, проговорил, задыхаясь от холодной воды:

— Вчера… были… дезинфицирующие мочалки.