Александр Мирер - Обсидиановый нож

Да что — предлагается. Рафаила уже опустили на землю вместе с ложем. Ждут лишь их согласия, и одежду притащили, накрест перевязанную ремешком.

Девушка сказала что — то звонкое и решительное. Стесненно вздохнул Володя.

Колька выпрямился. Он затосковал вдруг неслыханной тоской, немыслимой, невыносимой, как боль перехода. Долг — долг — долг! Вот он твой долг — возвращение…

Он сказал:

— Не выйдет. Нет! — И взял мел, и провел стрелу напрямик — к баросфере.

Брахак кивнул, но девушка схватила его за локоть. Она беспомощно оглядывалась, и Колька понял, что она тоже наедине с решением; и, вынужденный смотреть на нее, он закряхтел про себя, заранее зная, что будет дальше, и не мог отвести от нее глаз. Она подняла руку, блеснув гладкой кожей и, глядя Кольке прямо в лицо, показала на больного.

«Нет, не сохранишь, не убережешь, — говорила она, не говоря ни слова, — нет… Вот смотри, что с ним будет. Он будет спать, а вы — будить его, но он будет спать — вот так, и холодеть, и жизнь будет утекать из него — вот так, смотри! — и он умрет. Не отдам!» — она вцепилась в носилки, косилась светлыми от ярости и отчаяния глазами, и Колька сказал ей внезапно:

— Опять заманиваешь? — непонятные для нее слова, но она поняла и качнула головой — справа налево, так что кудри разлетелись из — под шапочки.

Брахак стоял как гладиатор, и смотрел непроницаемо, важно — отстранялся. Когда девушка умолкла, он с видимой неохотой взял мелок и летящими движениями набросал просеку — границу, силуэты обезьян, прыгающих через просеку на эту сторону. Показал на носилки — беритесь, нечего, мол…

И тут, в первый раз за сутки, все решил Володя. Он сказал:

— Мы доверили им лечить Рафаила. Теперь нельзя на попятный. Пошли.

Девушка нагнулась к носилкам, махнула — берите тоже. Брахак с каменным лицом наклонился, и они вчетвером подняли спящего и вынесли в жару и духоту, в резкий запах слонового тела. Охотники быстро прикрутили носилки к ременной попоне, топча слона, как стог, а слон беспокойно сворачивал хобот и пытался подняться раньше времени. На спину к нему сел охотник с луком, второй помог влезть Володе, а сам остался внизу. И серый холм поднялся, тронулся вперед, а за ним охотник и девушка с луками наизготовку, и Колька с пистолетом. Пошли под деревьями, в тревожной тишине, навстречу охотникам, бегущим с луками, в полной амуниции. Когда они проходили мимо ночлега, с дерева съехал Тарас Бульба и запрыгал рядом со слоном, держась руками за бивень.

…Они шли быстро в полуденной жаре. Лес молчал. Только слон вздыхал, тревожно попискивая, растопыривая уши. Володька сидел неподвижно, вцепившись двумя руками в попону.

Люди шли, едва поспевая за слоном — миновав полянки, он плавно, как классный автомобиль, набрал скорость. Девушка бежала легкой побежкой. Они шли длинной, бесконечно — прямой просекой. Далеко впереди сливались в темное пятно кобальтовая лента неба, пронзительная зелень солнечной стороны, и черно — коричневая полоса тени. Было так жарко, что Колька старался не прикоснуться рукой к телу — вытекала струйка пота. Даже Тарас Бульба не выбегал на солнечную сторону — трусил слева по сухой канаве или прыгал на руках с ветви на ветвь, строя слону дружелюбные гримасы.

Колька чувствовал себя листом, гонимым ветром. Все прямо, прямо, справа солнце, а слева — тень, и куда их занесет? Вон бежит впереди, мелькает — маленькая судьба в зеленом мундирчике. Это еще ничего, с решением такого судьи ты бы примирился, Свисток…

Пеший охотник улыбнулся Кольке, на ходу оглядывая его любопытными глазами, без стеснения. Борода у него была короткая, еще клочковатая, нестриженная. Любопытные глаза — это все так, и чересчур вдумчивые — у всех здесь такие глаза — но… вот оно что! Охотник рассматривал пистолет. Первый человек посмотрел на технику не пренебрежительно. Остальные пренебрегают и боятся. Колька помнил, как охотница и Брахак рассматривали баросферу. Нет, не боятся. Другое у них отношение, но нехорошее, это уж факт.

Он перевел предохранитель, проверил, нажав на спуск, и протянул парню пистолет. Тот принял, стал рассматривать затвор, пластмассовые накладки на рукоятке. Его коричневые длинные ноги сами находили дорогу. Парень потрогал защелку, нажал, вытянул магазин. Осмотрел, вложил обратно — ловок! Вернул пистолет. Посмотрел на Кольку оценивающим взглядом. «Знаком с оружием, интересно? Вряд ли, ствол держал на себя, — думал Колька. — Жаль, нельзя бабахнуть для пробы. Где я читал, что слоны пугливы? Боятся мышей, нервные…» Лицо охотника было нервное, городское… Длинное слово «биоцивилизация» цвякало своими «ци — ци». Слоны в Бразилии не водятся. День прошел, завтра надо будет вернуться к баросфере… Пожжем поляну при старте, пожжем. Если успеем. Транспорт у них есть, и связь у них есть. Он пытался вообразить, как может действовать дерево — радиостанция, и бросил это дело. Голова от жары стала чугунной, ничего не придумывалось. Митогенетические лучи — волны Гурвича? Он не был уверен, что хорошо помнит про эти волны и все поля и волны на свете. Пот щипал глаза; дышать было нечем.

Охотник поглядывал с сочувствием, и, желая приободрить, спросил:

— Колия?

Колька не протестовал.

— Ахука, — сказал парень и достал из — за нагрудника свой амулет. Небесно — голубой жук.

— Хороший, — сказал Колька.

В этих навозниках или жужелицах был свой смысл. У Брахака и Джаванара они красные, у этого… Ахуки — голубой. У девчонки какой жук? Колька плохо запоминал цвета. Темно — синий, кажется…

Жарко. Душно. Три полосы сходятся впереди. Мотается слоновый хвост. Как там, на спине — не видно. Торчит Рафкина босая нога. Идет Ахука механически — бодрым шагом, весь мокрый, ноги блестят. Где — то далеко позади угадывается собачий лай, еще какие — то звуки, но все вязнет в раскаленном воздухе, как в топленом жире. Над головой небо белое от жары, и плавает кругами птица.

Какая угроза вынесла их в поход, под такую жару? Гигантские гориллы? Брахак рисовал вроде обезьян.

После часа пути устроили привал. Подбежала девушка, полезла на слона, как мальчишка на крышу. Володька доложил, что больной спит. Тарас Бульба с хрюканьем накидал кучу всякой еды, и слон первым протянул хобот и взял оранжевое яблоко, но есть не стал — загнул хобот на затылок, угостил погонщика.

Колька тоже не стал есть. Выпил три зеленые штучки кряду. Прилег. Стало малость получше. Все это было очень похоже на сон. В Новосибирске сейчас… Да — да, что — то сейчас и в Новосибирске. Сей — час. Сейчас прошли сутки. Под багровым небом, на коленях, подняв веснушчатое отекшее лицо, академик Большаков орет громыхающим басом: «Радж — тааммм, го — о–ониа — а, Колюня».