Фрэнк Герберт - НИТОЧКА ПАМЯТИ Сборник фантастических произведений

Я ощутил прикосновение рук и прохладного гладкого металла к своим вискам. Мне хотелось что-то сказать, сообщать Фостеру, что я нашел тот ответ, который прежде постоянно ускользал от меня. Хотел сказать, что продолжительность любой жизни, если ее отсчитывать от смерти, одинакова и что жизни, как и музыке, нужен не смысл, а лишь некая симметрия.

Но это было для меня слишком трудно. Я попытался ухватиться за эту мысль, чтобы унести ее с собой в надвигающуюся холодную пустоту, но она ускользнула, оставив мне лишь ощущение самого себя, и ветры вечности унесли этот последний обрывок моего "я", растворив его во тьме…

Я очнулся и увидел свет, яркий, как утро нарождающегося мира. Легкие занавеси трепетали на высоких окнах, через которые была видна стая нарядных белых облаков, плывущих в высоком синем небе.

Я повернул голову. Рядом со мной стоял Фостер, одетый в короткую белую тунику.

— Какой глупый наряд, — заметил я, — но на вашей фигуре он выглядит неплохо. А вы постарели, вы выглядите на двадцать пять и ни днем меньше.

Фостер улыбнулся.

— Добро пожаловать на Валлон, друг мой, — произнес он по-английски. Я заметил, что он выговаривал слова немного неуверенно, как будто давно их не употреблял.

— Валлон, — повторил я. — Значит, все это был не сон?

— Считайте сном, Лиджен. С сегодняшнего дня ваша жизнь только начинается.

— Я что-то должен был сделать, — сказал я. — Но это, кажется, уже не важно. Я чувствую себя расслабленным.

Кто-то вышел из-за спины Фостера.

— Гоуп! — воскликнул я, но потом засомневался. — Вы Гоуп, так? — спросил я по-валлониански.

Он засмеялся:

— Когда-то меня знали под таким именем. Но истинное мое имя Гванн.

Я взглянул на свои ноги и увидел, что одет в такую же тунику, что и Фостер, только бледно-голубую.

— Кто меня так облачил? — спросил я. — Где мои брюки?

— Эта одежда вам больше к лицу, — сказал Гоуп. — Взгляните в зеркало.

Я поднялся на ноги, подошел к высокому зеркалу.

— Ну, ребята, это не я! — И застыл с раскрытым ртом. На меня из зеркала ошеломленно смотрел какой-то Геркулес, черноволосый и великолепно сложенный. Я закрыл рот… и его рот закрылся, я двинул рукой, и то же самое сделал он. Я резко повернулся к Фостеру:

— Что… как… кто?

— То бренное тело, которое было Лидженом, умерло от ран, — сказал он. — Но память его была записана. Мы прождали много лет, прежде чем оживить этот разум снова.

Я повернулся к зеркалу и посмотрел в него с изумлением. Оттуда с таким же изумлением таращился на меня молодой гигант.

— Я помню… — произнес я, — помню… нож в животе… и рыжеволосого человека… и Великого Властителя и…

— За его преступления, — сказал Гоуп, — он был отправлен в ссылку до наступления у него Перехода. Долго же нам пришлось ждать.

Я снова взглянул в зеркало, но теперь увидел там две физиономии, и обе молодые. Одна находилась очень низко, чуть выше моих щиколоток, и принадлежала кошке, которую я знал когда-то под именем Иценка. Во второй я наконец узнал человека, который был когда-то известен мне под именем Оммодурада. Только теперь это был ясноглазый молодой человек не старше 21 года.

— Мы переписали вашу память в его чистый мозг, — сказал Гоуп.

— Он обязан вам жизнью, Лиджен, — сказал Фостер. — Ведь своей он лишился.

— По-моему, здесь я должен застучать ногами, заорать и потребовать назад свой первоначальный уродливый вид, — медленно произнес я, изучая свое отражение. — Но дело в том, что мне нравится выглядеть как Мистер Вселенная.

— Ваше старое земное тело было заражено микробами прежних времен, — сказал Фостер. — Теперь же вас ожидает очень продолжительная жизнь.

— А сейчас пойдем, — сказал Гоуп. — Весь Валлон ждет, чтобы выразить вам свое почтение. — Он подвел меня к высокому окну.

— Ваше место теперь рядом со мной в тронном зале, — сказал Фостер. — А после — все Два Мира в вашем распоряжении.

Я взглянул в открытое окно и увидел ковер бархатистой зелени, уходящий пологами холмами к опушке далекого леса. Внизу, на длинном газоне, я разглядел процессию блестящих рыцарей и дам верхом на черных и золотистых животных, в которых весь мир узнал бы единорогов.

Я поднял глаза, туда, где свет огромного белого солнца блестел на синих башнях. Где-то зазвучали фанфары.

— Ну что ж, — сказал я, — вполне подходящее предложение. Я его принимаю.

То был миг настолько краткий, что его вряд ли можно измерить, и все же он всегда длился слишком долго. В тот момент казалось, что каждый ум вселенной, каждый ум, который когда-то был или мог быть, выкрикивал ему свои самые глубинные эмоции.

Затем все кончилось. Звезды вновь изменились.

Даже Кзанол, который был хорошим астрогатором, не пытался гадать, где сейчас мог находиться корабль. При 0,93 световой скорости, когда средняя масса вселенной становится достаточно большой, чтобы позволить вхождение в гиперпространство, — звезды становятся неузнаваемыми. Спереди они болезненно вспыхивают сине-белым, а сзади кажутся тускло-красными, как рассыпавшиеся угольки. Сжатые по бокам, они вытягиваются в крошечные линзы. Поэтому Кзанол посасывал таблетки гнал до тех пор, пока бортовой мозг корабля наконец не издал глухой звук. Он подошел к экрану.

На экране бортового мозга появилась надпись: "Оценка времени подлета к Тринтану: 1,72 дня".

Никуда не годится, решил он. Можно было выскочить к Тринтану и поближе. Но в таких случаях удача, а не мастерство, решала, когда гиперпространственный корабль зайдет в порт. Законом гиперпространства был принцип неопределенности. Поэтому нет нужды быть нетерпеливым. Пройдет несколько часов, прежде чем фьюзер перезарядит батарею.

Кзанол повернул кресло, чтобы видеть звездную карту на задней стене. Сапфировая булавка мерцала и слабо светилась в другом конце кабины. Секунду он наслаждался ее сиянием — сиянием неограниченного богатства. Затем вскочил и пробежал пальцами по клавишам пульта управления.

Конечно же, есть причины быть нетерпеливым! Возможно, сейчас кто-то другой, с такой же картой и булавкой, воткнутой в ту же точку, куда Кзанол вставил свой сапфировый указатель, мог мчаться на полной скорости, чтобы заявить свои права. Владение всем этим миром рабов на протяжении жизни будет законным правом Кзанола, но только в том случае, если он достигнет Тринтана первым.

Он напечатал: "Как долго будет перезаряжаться батарея?"

Мозг запыхтел почти сразу же. Но Кзанол ответа так и не узнал.

Внезапно в заднем окне блеснул ослепительный свет. Кресло Кзанола разложилось в кушетку, завыла громкая музыкальная нота, и на него навалилось давление. Ужасное давление. Судно не было рассчитано на такое огромное ускорение. Его хватит секунд на пять. Потом…