Альфред Бестер - Миры Альфреда Бестера. Том 3

Индъдни и Шиме наконец удалось отыскать Гретхен. Ее профиль мелькнул перед ними из окна шикарной черной кареты — она сидела в глубине, рядом с легендарной Отцом-Оопом, совершавшей свой нечастый парадный выезд. В карету были запряжены, понятное дело, верблюды, а охраняли ее грозные боевики ООП. Шейх Омар бен Омар восседал на открытых козлах, наблюдая за порядком. Время от времени он швырял возбужденной толпе бронзовые пиастры. Иногда сквозь охранение пропускали какого-нибудь золотушного, чтобы Отец-Ооп могла возложить на него скрюченную лапку. В этот психосоматический век ее прикосновение время от времени излечивало Королевскую Хворь [89] Так называли различные кожные болезни, по преданию, излечивавшиеся, если на страждущего возлагал руки король. . Шиме пришлось использовать все известные ему приемы карате, чтобы прорваться через толпу к самому охранению.

— Гретхен! — завопил он. — Ты меня слышишь, Гретхен?! Это я, Блэз. Нам нужно быть на похоронах.

— Что? Что такое? — Гретхен перегнулась через Отца-Оопа и вгляделась. — Это ты, Блэз?

— Да. Слышишь меня? Нам нужно быть на похоронах Уинифрид Эшли.

— Что? На чьих?

— Уинифрид Эшли. Она мертва. Ее убили. Никаких сделок с ООП. Царица Пчел умерла.

Дверца кареты распахнулась, и Гретхен пулей вылетела наружу, сопровождаемая, удивительным образом, Салемом Жгуном, психомантом. Шима схватил ее за руку и подтащил к Индъдни, поджидавшему на краю толпы. Жгун спешил следом.

— Очень рад встрече, мадам, — сказал Индъдни. — Позволено будет осведомиться, успели ли мы вовремя? Заключили ли вы контракт с ООП?

— Да, — выдохнула Гретхен.

— Крайне удивительно. Почему, в таком случае, Отец-Ооп позволила вам удалиться?

Пытаясь перевести дыхание, Гретхен могла только молча ткнуть пальцем в Жгуна.

— Добрый вечер, господин Жгун, — вежливо поклонился Индъдни. — Могу я понять, что вы имеете некоторое влияние на Отца-Оопа?

— Добрый вечер, субадар. — Жгун ни на йоту не утратил обычного светского лоска, несмотря на то, что проход сквозь толпу дался ему нелегко. — Полагаю, что все сохранится в секрете?

— Безусловно, так.

— Отец-Ооп — моя пациентка. Шима остолбенел.

— Вы, должно быть, нас разыгрываете!

— Что вас так удивляет, доктор? — Жгун допустил легкую смешинку в своем невозмутимом взгляде. — Я же говорил, что большинство обращающихся ко мне — женщины.

— Но…

— И Отец-Ооп прислушивается к моим советам. Я порекомендовал — никогда не приказывайте пациенту, доктор! — что лучше было бы отпустить госпожу Нунн.

Гретхен наконец обрела способность говорить.

— Что все это значит? Реджина умерла? Ее убили?

— Увы, мадам, это правда. Господин Лафферти при неблаговидных обстоятельствах. Лафферти впоследствии пал от руки доктора Шимы… при самообороне.

— Как! Реджина и Нудник? — Гретхен затрясла головой. — Что за бред. Непостижимо! Что случилось? Как? Когда? Мне… я хочу, чтобы вы мне все рассказали.

— Безусловно, мадам Нунн, но не в этой давке. Где вам будет удобнее нас выслушать? У меня в кабинете? В пентхаузе доктора Шимы? В моей квартире?

— Нет, у меня. Пошли.

— Тогда я прошу позволения удалиться, — сказал Жгун. — Общий поклон.

— Нет, — возразила Гретхен. — Это было бы нечестно после всего, что вы для нас сделали. Вы были в этой истории с самого начала, должны увидеть и конец.

Сесть на что-нибудь в эти часы пик вечером было невозможно, поэтому им пришлось пройти пешком к Оазису Гретхен в «Старом Городе» Гили, раньше — презренная Нижняя Восточная Сторона Старого Нью-Йорка, теперь — шикарное фешенебельное место, великолепно отреставрированное вплоть до кулинарных лавочек и тележек рассыльных. Оазис Гретхен получился из гигантских гранитных опор Бруклинского моста, в которых прорыли, продолбили и проложили помещения и коридоры.

Когда все четверо вышли из лифта, на них обрушились валы жуткого шума и грохота, доносившихся из квартиры: какофония перекрывающих друг друга звуков из духовых инструментов, рояля и клавесина; пение, визг, крики, жужжание; обрывки одновременно исполняемых куплетов: «Привет! Привет! Вся Гиль собралась тут…», «Как-то дева-индианка…», «Был Колумб наш сукин кот, онанист и бабник…», «Фиалки нежные милее нам, чем розы…», «Раскатай меня по травке…».

— Боже милостивый! — вырвалось у Гретхен. — Это еще что?

— Голем? — Шима не пришел в себя.

— Но не во множественном же числе, доктор, — тихо возразил Индъдни.

— Не очень подобающая обстановка для собеседования, — заметил Жгун. — Не пойти ли ко мне — в Адовы Врата?

— Не может это быть делом Отца-Оопа — в отместку? Она… — Здесь Гретхен заметила, что у двери стоит с остолбенелым видом один из ее слуг. — Алекс! Что все это значит?

— Они с ума посходили, госпожа Нунн. Они вломились.

— Вломились? Сквозь охрану? Как?

— Не знаю как, но вломились и вышвырнули меня вон. Никаких трутней, сказали они. Никаких самцов. Это соты царицы, сказали они. Потом прорубились в квартиру Раксонов под нами, чтобы им стало попросторнее, заказали подать им обед и…

— Они? Кто это — они?

— Психи, и одеты как психи. Заходите, мадам. Сами увидите. Они вас поджидают. Их там ужас сколько, целые орды. — Он распахнул дверь.

Внутри действительно были толпы и орды. Семейство Раксонов — мать и три дочки — не только пожертвовали своей квартирой ниже этажом, но присоединились к веселью. Две помощницы Гретхен тоже присоединились. Три работника поста охраны из вестибюля Оазиса (женского пола) тоже присоединились, чем и объяснялся беспрецедентный успех вторжения. Две квартиры были превращены в гигантские двухэтажные апартаменты — через зияющий пролом в полу просунули импровизированную лесенку. Лесенку гроздьями облепили хористки, коломбины, балеринки, пульчинеллы, субретки, даже восточная гурия — все они раскачивались, вопили и распевали:

Четверка столпилась в дверях, тупо вытаращившись на открывшееся зрелище. Юный Алекс все доложил верно: здесь не было никого мужеского пола. Шима, Индъдни и Жгун войти не осмелились; только Гретхен нерешительно шагнула в квартиру.

Шима неожиданно заговорил:

— А знаете, Индъдни, мне только что, при виде этих баб, пришла в голову одна мысль.