Филип Фармер - Дейр

Все было так, как он и предполагал. Гольфстрим и здесь был отмечен. Не отклоняемый Североамериканским континентом, он тянулся северо-западнее, вдоль цепи островов Скалистых Гор и в конце концов объединялся с северным рукавом Куросио.

Ту Хокс снова присвистнул. Для истории Европы в этом мире это был чрезвычайно важный фактор, такой же важный, как вторжение монголо-индейской группы.

Он сказал:

— Сейчас здесь жарко. Но я могу поклясться, что это продлится недолго, а потом здесь будет адски холодная зима.

Ту Хокс подошел к оставшимся полкам и просмотрел несколько книг. Он нашел атлас с более детальными картами, чем глобус. Сопроводительный текст и подписи на картах были двуязычными: на греческом и на языке Готинозонии. Греческий был труден для него, потому что он отличался от классического греческого и содержал многочисленные включения совершенно чужих ему слов. И все же читать по-гречески ему было легче, чем на языке индейцев.

Он обернулся и взглянул на О’Брайена.

— Теперь ты знаешь, почему тебя никто здесь не понимает, когда ты пытаешься попросить сигарету?

О’Брайен сердито кивнул.

— Потому что испанцы узнали о табаке в Америке. Тогда в этом проклятом мире, вероятно, нет ни картофелины, ни помидорины.

— Это так, — задумчиво сказал Ту Хокс. — Шоколадом здесь тоже не полакомишься. Но мы находимся здесь и должны надеяться на лучшее.

Ему не удалось продолжить свои исследования, потому что в помещение вошла толпа чужаков. Здесь было по меньшей мере человек двадцать, большинство из них темнокожие и черноволосые, но среди них было и несколько блондинов. На них были светло-зеленые мундиры и коричневые сапоги со шнуровкой до колен, конические стальные шлемы в виде шляп китайских кули, у пояса — длинные изогнутые сабли. Через плечо у каждого висело однозарядное ружье.

Офицер некоторое время разговаривал с Дзикозесом, часто бросая взгляды на обоих пришельцев. Внезапно он сдвинул брови, оставил Дзикозеса и подошел к летчикам на два шага. Резким тоном он потребовал у Ту Хокса отдать пистолет. Ту Хокс мгновение поколебался, потом решил, что доложен подчиниться. Убедившись, что его оружие стоит на предохранителе, он отдал его офицеру. Тот повертел его в руках, потом сунул в свою портупею.

Дзикозес и его партизаны отступили назад; солдаты вывели обоих летчиков и Ильмику Хускарле из дома. Они снова двигались ночами, а днем спали в укромных уголках. Очевидно, враг захватил эту местность, но его господство здесь еще не было закреплено. Отряд избегал встреч с патрулями и военными отрядами перкунцев, но тучи кровососов не оставляли их в покое. Солдаты ежедневно натирали руки и лица вонючим жиром, чтобы защититься от насекомых, и вскоре летчики стали им подражать.

Через два дня из нового похода у О’Брайена началась лихорадка — озноб и горячка. Ту Хокс определил, что это малярия, и санитар группы подтвердил его диагноз. Из двух стволов молодых деревьев и накидок солдаты соорудили примитивные носилки и уложили на них сержанта. Ту Хокс взял один конец носилок, один из солдат — другой. Солдаты сменяли друг друга каждые полчаса, но Ту Хокс должен был тащить носилки, пока руки его не превратились в бесчувственные палки.

Санитар дал О’Брайену воды и две большие таблетки: одну зеленую и одну красную. То же самое он проделал еще четыре раза, но это было почти бесполезно. О’Брайен мерз, потел, его продолжало знобить. Спустя некоторое время приступы прекратились и О’Брайен, несмотря на слабость, должен был встать и идти дальше пешком. Офицер ясно дал понять, что не потерпит никаких задержек, и Ту Хокс помогал своему товарищу идти дальше, поддерживая его и подбадривая. Он видел, что офицер без всяких колебаний застрелил бы человека, который помешал бы группе продвигаться и подвергал бы ее опасности Его главной заботой, очевидно, была девушка, которую он должен был провести через вражескую территорию.

После четырех дней перехода, во время которых О’Брайен слабел все больше и больше, они достигли первой не подвергшейся нападению врагов деревни. Здесь Ту Хокс увидел первую железную дорогу. На локомотиве старинной машине — в его мире она могла быть построена году в 1890, — высилась причудливой формы дымовая труба. Вагоны были выкрашены в ярко-красный цвет и покрыты кабаллистическими знаками.

Деревня была конечной станцией железнодорожной линии. По обеим сторонам дороги стояло около тридцати домов и складов, и каждое здание было украшено нарисованными или вырезанными изображениями какого-нибудь духа-защитника.

Офицер вежливо проводил девушку к пассажирскому вагону и помог ей подняться в него. С американцами он не был так вежлив; он заорал, что им надлежит пройти на три вагона дальше. Ту Хокс скрывал свое все увеличивающееся знание их языка и притворился, что не понимает. Солдаты схватили его и О’Брайена и грубо затолкали их в вагон для скота.

На полу лежала солома, скота не было, зато вагон был битком набит ранеными солдатами. Потолкавшись, Ту Хокс нашел место, где он смог положить О’Брайена. Потом он попытался достать воды для своего больного товарища. Солдат, рука которого была замотала выпачканной кровью повязкой, а голова забинтована тоже пропитанными кровью бинтами, сопровождал Ту Хокса. В своей здоровой правой руке раненый держал длинный нож и не старался скрыть от Ту Хокса, что при малейшей попытке к бегству он перережет ему горло. Он не отходил от обоих пленников, пока они не прибыли в столицу государства, город Эстокву.

Путешествие по железной дороге продолжалось пять дней и ночей. Иногда поезд часами стоял на запасных путях, пропуская идущие на запад военные эшелоны. Однажды раненым и больным в вагоне целый день не давали воды. В тот день О’Брайен был близок к смерти. Наконец поезд остановился на запасном пути поблизости от ручья, и те, кто мог ходить, ринулись наружу, чтобы наполнить свои котелки и фляжки водой.

Жара, вонь и стоны тяжело раненых превратили поездку в вагоне в мучение. У человека, находившегося поблизости от О’Брайена, была гангрена. От него так отвратительно воняло, что Ту Хокс не мог есть, и когда этот несчастный на третий день наконец умер, его товарищи быстро выбросили его из поезда на полном ходу.

Как ни странно, состояние О’Брайена под конец пути улучшилось. Когда поезд прибыл в Эстокву, лихорадка, озноб и горячка прошли. Он был слаб, бледен и худ, но он победил болезнь. Ту Хокс не знал, обязан ли ирландец выздоровлением своим естественным силам и упорству, и аи же таблетки санитара сделали свое дело А может быть, сыграло роль и то и другое Возможно также, что у него была какая-то другая болезнь, а не малярия Это было уже неважно Он снова был здоров, и только это имело значение.