Филип Фармер - Дейр

— Дулулики знали о моих намерениях, вот и бежали, — объяснил Улисс. — Значит, они нападут первыми. Единственный выход — предупредить их неожиданную атаку.

— Думаешь, что ты схватил меня за нос и можешь делать все, что тебе заблагорассудится? Но я ведь могу решить иначе. Мы древний народ и единственный, продвинувшийся в науке и технике, и мы не станем полагаться на коротконосых фокусников, чтобы обуздать врагов.

Улисс не возражал. Шегниф был расстроен, даже испуган бегством летучих и его последствиями. Он отлично знал, что ему чертовски необходимо обещанное Улиссом, но хотел поддержать собственную репутацию, набраться храбрости и заставить человека поверить в могущество нешгаев. Он будет хвастать и хвастать, а потом они с Улиссом обсудят, что предстоит сделать. Собственно, минут через пятнадцать так и произошло, когда у Шегнифа наконец иссякло воображение.

Наступила долгая тишина. Потом Шегниф рассмеялся, поднял хобот и произнес:

— Однако это ни в коей мере не помешает нам обсудить, что тебе требуется. Собственно, существует такая вещь, как реализм. А ты вышел из народа более древнего, чем нешгаи, хотя я бы не хотел, чтобы ты говорил об этом нашим рабам.

Улисс понимал, что Шегниф не хочет изготавливать порох, поскольку не желает, чтобы о нем знали люди, рабы и вольнонаемные.

А это значило, что рабы бывали недовольны и уже поднимали восстание. С другой стороны, возможно, они вполне довольны, но Шегниф достаточно знал человеческую натуру, чтобы понять: рабы постараются захватить власть при первой возможности. Пусть даже без видимой на то причины.

Улисс высказал свои соображения о контроле за порохом, Шегнифу понравились секретные заводы, где порох изготовляли бы только нешгаи. Улисс соглашался на все: был необходим порох. Да и так называемый “секрет” держался бы недолго. Нешгайские рабочие обмолвятся, а чуткие уши рабов услышат. Улисс и сам может сболтнуть. Все люди знали, что древесный уголь, серу и калиевую или натриевую селитру смешивают в определенной пропорции. И раз “секрет” найден, его уже не забудут. Никогда? Видно, нет. Человека, который жил десять миллионов лет назад, мало заботили подобные вопросы.

Потом Улисс напомнил, как строятся дирижабли. Это потребует больше техники, сноровки и материалов, чем порох. Шегниф нахмурился и сказал, что ему придется снять некоторые ограничения. Но для собственной безопасности Улисса и из-за создавшегося положения, ему не разрешается летать, где вздумается.

Шегниф не понял или не желал понять главного. Улисс хотел применить воздушный флот сначала против вигнумов, он хотел использовать флот только на периметре Дерева, где не подвергался бы нападению летучих и мог бы контролировать соблюдение границы врагом.

Улисса раздражала робость и недальновидность Шегнифа. Однако нешгаи были не единственными, страдавшими близорукостью, ну что ж, Улиссу оставалось теперь готовить оружие, дирижабли и персонал. Перед окончанием совещания они столкнулись с еще одной трудностью. Шегнифу не понравилось, что воздушные силы будут состоять в основном из людей. Он хотел иметь на борту дирижаблей как можно больше нешгаев.

— Но здесь дело в весе, — убеждал его Улисс. — Чем больше нешгаев на корабле, тем меньше топлива и бомб. Ты снизишь боевую мощь!

— Это не существенно, если дирижабли действуют у края Дерева. Они находятся недалеко от базы и могут совершать больше полетов.

На следующий день Улисс увидел Авину и почувствовал себя виноватым. Хотя, по совести, в чем же его вина? Ведь Луша и Зеби были людьми, а не поросшими шерстью, клыкастыми, хвостатыми и кривоногими созданиями. Он вправе был выбрать любовницу. И он выбрал Зеби.

И все-таки Авина заставила его вспыхнуть. Чуть позже, заговорив с ней, он понял, что рад, счастлив видеть ее. Сердце стало биться чаще, дыхание сделалось неровным.

Это было не то, что человек его времени назвал бы любовью, жаждой физической близости. Он наслаждался ее присутствием, разговором с ней, в общем, он мог бы сказать, что полюбил ее, как сестру. Нет, гораздо больше. Возможно, признался он себе в приступе откровенности, его чувство неописуемо.

Авина превратила его в самого счастливого человека на свете с того времени, как он пробудился. А может быть, даже раньше.

В ее чувствах сомневаться не приходилось. Когда она увидела обеих женщин, ее глаза широко раскрылись, а черные губы изогнулись, обнажив острые зубы. Хвост вытянулся. Она замедлила шаг, потом взглянула на него. Она старалась улыбнуться, но улыбки не получилось. И когда она подошла ближе, он увидел под черной маской бархатистого меха, что Авина разгневана.

Улисс понимал любимую, но знал, что ей придется взглянуть правде в глаза. Если же она не сможет, ей придется уйти. Было бы грустно отослать Авину прочь, чудовищно грустно, но он перенесет это, а потом забудется печаль: время возьмет свое.

Авина и не пыталась вскрыть свои намерения, хотя гнев подавила.

— Хорошо оказаться вновь на твоей стороне, Повелитель. У тебя будут отличные помощники, свободные и преданные люди.

Она говорила на аурате, не сомневаясь, что обе женщины ее отлично понимают.

— Приятно, что ты опять со мной, — ответил он серьезно.

Он вздрогнул при мысли о том, какую причиняет ей боль, когда отправляет ее спать в соседнюю комнату. Какой он Бог, если не может стать выше чувств простых смертных!

Сознавая свою трусость и ненавидя себя за это, он прервал разговор. Чтобы избавиться от упреков, сослался на чрезвычайно важное, неотложное дело.

Авина пошла с ним на совещание, а позади следовали обе женщины. Авина была умна и позже объяснит своим, что происходит. Хотя бы на какое-то время Улисс успокоит кошачьих, которым не было места в его планах. У них недоставало знаний и навыков для следующей фазы борьбы против Дерева и его прислужников. Но он не сказал им об этом, как не стал объяснять, что их время еще впереди. Раз готовится нападение на дулуликов, то три кошачьи группы окажутся ценнее в Дереве, чем все толстокожие и человекообразные вместе взятые. Они проворнее и более приспособлены к нему.

Дни и ночи были предельно загружены и продуктивны, хотя и не так, как хотелось бы. Нешгаи-слоны вобрали в себя такие человеческие черты, как мелочность, зависть, ревность, подозрительность, жажду престижа, денег и положения, жадность и просто глупость. Видно, они тоже оказались не в силах подняться над пороками. Пусть верно, что на первый взгляд они не были так активны в своих стремлениях, как их человеческие аналоги. Но в этом виновата была только их медлительность. Все события разворачивались со скоростью больной черепахи или анемичного слона. Улисс тратил половину времени на пресечение административных склок, утешение раненого самолюбия, выслушивание петиций о достигнутых успехах или диких проектов применения дирижаблей, стараясь выбить всеми возможными способами необходимое количество материалов и рабочих.