Илья Варшавский - Электронная совесть (сборник)

Первосвященник Киафа с утра был в скверном настроении. Вчера у него состоялся пренеприятный разговор с Понтием Пилатом. Рим требовал денег. Предложенный прокуратором новый налог на оливковое масло грозил вызвать волнения по всей стране, наводненной всевозможными лжепророками, которые подбивали народ на вооруженное восстание.

Какие-то люди, прибывшие неизвестно откуда в Ерушалаим, громили лавки, ссылаясь на приближение Страшного Суда.

А тут еще этот проповедник, именующий себя царем иудейским! Коварный Тиберий только и ждал чего-нибудь в этом роде, чтобы бросить в Иудею свои легионы и навсегда покончить с жалкими крохами свободы, которые его предшественник оставил сынам Израиля.

Открылась дверь, и вошел управитель.

– Ну как? – спросил Киафа.

– Привел. Пришлось связать, он никак не давался в руки. Прикажешь ввести?

– Подожди! – Киафа задумался. Пожалуй, было бы непростительным легкомыслием допрашивать самозванца в собственном доме. Слухи дойдут до Рима, и неизвестно, как их там истолкуют. – Вот что, отведи-ка его к Анне, – сказал он, решив, что лучше подставить под удар тестя, чем рисковать самому.

– Слушаюсь!

– И пошли к бен Зарху и Гур Арию, пусть тоже придут туда.

Киафе не хотелось созывать Синедрион. При одной мысли о бесконечных дебатах, которые поднимут эти семьдесят человек, ему стало тошно. Кроме того, не имело смысла предавать все дело столь широкой огласке.

– Иди! Скажи Анне, что я велел меня ждать.

Когда связанного Курочкина вволокли в покои, где собрались сливки иудейских богословов, он был вне себя от ярости.

– Что это за штуки? – заорал он, обращаясь к Киафе, в котором угадал главного. – Имейте в виду, что такое самоуправство не пройдет вам даром!

– Ах, так ты разговариваешь с первосвященником?! – Управитель отвесил ему увесистую затрещину. – Я тебя научу, как обращаться к старшим!

От второй пощечины у Курочкина все поплыло перед глазами. Желая спасти кровоточащую щеку от третьей, он повернулся к управителю другим боком.

– Смотри! – закричал тот Киафе. – Его бьют по щеке, а он подставляет другую! Вот этому он учит народ!

– На моем месте ты бы и не то подставил, дубина! – пробурчал Курочкин. – Тоже мне философ нашелся! Толстовец!

Допрос начал Киафа:

– Кто ты такой?

Курочкин взглянул на судей. В этот раз перед ним были не простодушные рыбаки и землепашцы, а искушенные в софистике священники. Ему стало ясно, что пора открывать карты.

– Я прибыл сюда с научной миссией, – начал он, совершенно не представляя себе, как растолковать этим людям свое чудесное появление в их мире. – Дело в том, что Иисус Христос, которого якобы вы собирались распять…

– Что он говорит? – поинтересовался глуховатый Ицхак бен Зарх, приложив ладонь к уху.

– Утверждает, что он мессия по имени Иисус Христос, – пояснил Киафа.

– «Кто дерзнет сказать слово от имени моего, а я не повелел ему говорить, тот да умрет». Второзаконие, глава восемнадцатая, стих двадцатый, – пробормотал бен Зарх.

– Значит, ты не рожден женщиной? – задал новый вопрос Киафа.

– С чего ты это взял? – усмехнулся Курочкин. – Я такой же сын человеческий, как и все.

– Чтишь ли ты субботу?

– Там, откуда я прибыл, два выходных в неделю. По субботам мы тоже не работаем.

– Что же это за царство такое?

– Как вам объяснить? Во всяком случае, оно не имеет отношения к миру, в котором вы живете.

– Что? – переспросил бен Зарх.

– Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал?

– Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те, кто меня сюда перенес.

– Кто же это? Ангелы небесные?

Курочкин не ответил. Киафа поглядел на собравшихся.

– Еще вопросы есть?

Слово взял Иосиф Гур Арий.

– Скажи, как же ты чтишь субботу, если в этот день ты занимался врачеванием?

– А что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? – задал в свою очередь вопрос Курочкин. – У нас, например, считают, что суббота для человека, а не человек для субботы.

Допрос снова перешел к Киафе.

– Называл ли ты себя царем иудейским?

– Вот еще новость! – Курочкин снова пришел в раздражение. – Глупее ты ничего не придумаешь?!

Управитель дал ему новую затрещину.

– Ах так?! – взревел Курочкин. – При таких методах следствия я вообще отказываюсь отвечать на вопросы!

– Уведите его! – приказал Киафа.

Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии. Брат жены прокуратора Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме.

Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды и удалились, оставив только амфоры с вином. Теперь, когда не нужно было опасаться любопытных ушей, беседа потекла свободней.

– Мне сказала Клавдия, что ты хочешь просить императора о переводе в Рим. Чем это вызвано? – спросил Прокулл.

Пилат пожал плечами.

– Многими причинами, – ответил он после небольшой паузы. – Пребывание в этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.

– Однако же власть прокуратора…

– Одна видимость. Когда я подавляю восстание, всю славу приписывает себе Люций Вителлий, когда же пытаюсь найти с иудеями общий язык, он шлет гонцов в Рим с доносами на меня. Собирать подати становится все труднее. Мытарей попросту избивают на дорогах, а то и отнимают деньги. Недоимки растут, и этим ловко пользуется Вителлий, который уже давно хочет посадить на мое место кого-нибудь из своих людей.

– И все же… – начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев толпы под окнами.

– Вот, полюбуйся! – сказал Пилат, подойдя к окну. – Ни днем, ни ночью нет покоя. Ничего не поделаешь, придется выйти к ним, такова доля прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в Рим.

Толпа неистовствовала.

– Распни его! – орали, увидев Пилата, те, кто еще недавно целовал у Курочкина подол хитона. Распятие на кресте было для них куда более увлекательным мероприятием, чем любые проповеди, которыми они и без тогобыли сыты по горло.

– Распни!!

– В чем вы обвиняете этого человека? – спросил Пилат, взглянув на окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.

Вперед выступил Киафа.

– Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!

– Правда ли то, в чем тебя обвиняют?

Мягкий, снисходительный тон Пилата ободрил совсем было отчаявшегося Курочкина.

– Это страшная ошибка, – сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, – меня принимают тут не за того, кто я есть на самом деле. Вы, как человек интеллигентный, не можете в этом не разобраться!