Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1

— Я понимаю. Тебе трудно со мной. Все будет хорошо, Кирюша. Ты даже не представляешь, насколько теперь все будет хорошо. Давай я тебе коньяку налью? Расслабься, отдохни…

А дальше она сказала такое, что Кирилл не поверил своим ушам, и Ванде пришлось повторить еще раз.

— Если хочешь, позвони ей… Ольге. Пока она не уехала.

Можешь провести эту ночь у нее, в гостинице. Я с Адамчиком сама управлюсь.

Было очень страшно чувствовать себя подонком, не понимая, кто же все-таки из них двоих сошел с ума.

Уже позже Кирилл с удивлением отметил, что, несмотря на поднятый шум, Адам во время безобразной сцены не издал ни звука. Будто понимал: не стоит вмешиваться. Зато после, едва опустошенный и разбитый Кирилл проглотил коньяк, поданный женой, и полез за сигаретами, — именно тогда ребенок заорал с властной требовательностью. Кирилл сунулся было помогать, но помощь не потребовалась: жена управилась сама — быстро, спокойно и сноровисто, едва ли не играючи. Она все теперь так делала. Словно получала удовольствие от каждого шага, каждого действия, от всего вокруг.

Как она сказала в роддоме? «Я проснулась»?

Кирилл ушел на балкон — курить и терзаться угрызениями совести.

Ольге он, конечно же, не позвонил.

Ловлю себя на снисходительной усмешке. Из текста так и прет дедушкой Фрейдом. Комплексы, чувство вины, либидо всякое… Скрытый конфликт с судьбой-индейкой, которая постепенно выдавливает неудачников на обочину. Уже выдавила. Обочина, правда, весьма комфортабельная: клумбы, клубы, ведро варенья, корзина печенья… Он очень добр к нам, этот дивный новый мир. Заботится, старается, чтобы мы ни в чем не нуждались, чувствуя себя полноправными членами общества… И от его заботы ощущаешь свою ненужность во сто крат больше! Нет, я больше не мучаюсь по этому поводу. Так, легкая грусть осени, бархатный сезон. Неторопливое, красивое увядание, коллапс человечества. И мы, сейфы , глядящие на это со стороны.

Иногда трудно смотреть с обочины на своих жену и ребенка.

На следующее утро после возвращения из роддома я застал Ванду за странным времяпрепровождением. Она усердно занималась акробатикой! За моей ленивицей сроду такого не водилось. Да еще и через неделю после родов!

В ответ на изумление — смущенная улыбка.

— Тело — будто чужое. Хочу войти в форму. Не волнуйся, Кирюша, мне уже можно.

А под вечер взяла гитару. Фламенко?! — безудержный огонь неведомого мне танца. Нет, Ванда и раньше — три аккорда, бряк-бряк…

— Это фандангильо «Еl puente», Кирюша. Я играла… В Кандайе.

Ни в какой Кандайе Ванда отродясь не была. Это я знал точно.

— Я понимаю, это звучит странно — но ведь я говорила тебе, что проснулась? Теперь я помню себя-прошлую. Двести, триста… тысячу лет назад. Кандайя (это в Испании), Лемберг, глухая деревушка на юге Индии — ее название тебе все равно ничего не скажет. Конотоп, Аляска…

— Ты хочешь сказать… — В голове царил полный кавардак. Ванда сошла с ума? Разыгрывает?! — Ты вспомнила свои предыдущие рождения?

— Не совсем. Мне трудно объяснить… Представь себе: ты просыпаешься утром — и помнишь, что делал вчера, позавчера, месяц, год назад. Это ведь тебя не удивляет? Одно помнится смутно, другое — яснее ясного. Не пугайся, Кирюша, я не сошла с ума. Это я, твоя Ванда… Прежняя. Просто больше, чем только «прежняя». В Лемберге я была площадной акробаткой, в Кандайе играла на гитаре… Если хочешь, я расскажу. Только это будет долго.

— Напиши что-нибудь на санскрите! — Ничего умнее в голову не пришло.

Ванда виновато развела руками:

— Извини. В Индии я была неграмотной.

Вот это меня и убедило. Будь это розыгрыш…

Конечно, до конца я поверил не сразу. Но постепенно убедился, что Ванда действительно помнит свои предыдущие инкарнации! Или, как впоследствии предпочитали говорить «проснувшиеся», — ипостаси. Моя жена оказалась одной из первых. Подобных «уток» — «генетическая память», мальчик-тибетец, воплощение далай-ламы — всегда хватало. Только на этот раз дело завертелось всерьез. «Рефлекс Казаряна» стремительно развивался, плодя побочные эффекты, следствия и метаморфозы мозга у телепатов. Расщепление и интеграция субличностей сказались рикошетом. Процесс пошел лавинообразно, как выражались психиатры. Но — исключительно в благоприятном направлении. Фотографическая память, абсолютный музыкальный слух, расширение спектра цветовосприятия, ускорение мышления, временами — вспышки ясновидения, случаи общения с душами умерших…

Кульминация?! — нет, прелюдия.

Пролог к выходу на сцену «проснувшихся».

В конце концов я привык. Мало ли! — у одних жена стерва, у других деньги транжирит… А у меня — акробатка из этой… Кандайи. И характер золотой: терпеть в доме такого истерика и эгоиста, как я… Впрочем, все метания в прошлом. В некотором роде я даже счастлив. Жена-красавица, сын, любимая работа, достаток в доме — что еще надо человеку, чтобы спокойно встретить старость?

…Проглядел написанное. Не выйдет из меня писателя. Вместо книги — заготовки для статьи. Сухой конспект, выспренние отступления, изложение новостей шестилетней давности, и все это перемежается привычными штампами, выдранными из контекста цитатами… Рукописи не горят, но разве это рукопись — так, бумагомарание. Сжечь! Вот перечитаю до конца, заберу Адама из школы — и…

Забавно: кто мог знать, что «проснувшиеся» — далеко не последнее и даже не самое сильное из ожидавших нас, потрясений?

Жизнь — карантин у входа в рай.

— Степочка, увольте! Я меньше всего расположен вести теологический диспут…

— Мочить! Мочить беспощадно!

— Степочка, милый, ваша наивная, можно сказать, пещерная кровожадность…

— Мочить! Взращивая критическую массу первородного греха!

— Это даже не смешно. Вы бы чудесно смотрелись в Ветхом Завете. Книга Пророка Степанаила Неистового — все с заглавной буквы…

Кирилл слушал вполуха, допивая вторую кружку «Баварского». Взять третью? В «Ящике Пандоры» отличное пиво — резкое, свежее. Пожалуй, не стоит. Еще Адама из детского сада забирать. Обойдусь двумя. Нет, но каков Степан! Его напор, да в мирных бы целях. Критическая масса греха? Нашел к кому прицепиться: к Казимиру…

Неприятное, расслабленное веселье овладевало им. Злое, будто дворовая шавка. Сегодня утром выплачивали деньги в кассе «Зеркала недели». Якобы аванс за будущий цикл статей. Наверное, попроси Кирилл удвоить гонорар — дали бы. С улыбкой, с удовольствием. Даже зная, что цикл статей — фикция, обманка. О, дивный новый мир к услугам почтенных сейфов! Персональные надбавки к зарплате, первоочередные рабочие места, для желающих — льготные курсы переквалификации, где в придачу платили огромную стипендию. «Проснувшиеся» опекали бедняг, как редкий, реликтовый цветок — да, суждено увясть, да, скоро, но хочется, чтобы цвел подольше! И вот создаются тепличные условия… Поначалу это бесило. Когда понимаешь, что тираж издания упал до мизерной отметки, что журнал висит на дотациях, а все твои сногсшибательные гонорары — чистой воды благотворительность… Хотелось стать в позу, гордо заявив: «Я в ваших подачках не нуждаюсь!» Вот только кому? Главному редактору? Такой же сейф , сидит на тех же самых «подачках». Найти руководителей фондов помощи и устроить скандал?