Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1

— …Эй, Кирюха! Ты кого больше любишь? Блондинок?

— Я Ванду люблю, — невпопад заметил Кирилл, разглядывая Мишеля, словно увидел его впервые. И когда Савельев комически развел руками (дескать, вольному — воля!), вдруг, изумляясь самому себе, спросил: — Мишка, скажи мне, пожалуйста… Почему Казимир такой умный?

— Так он же поп, — ничуть не удивившись, ответил Мишель.

— Как поп? Какой поп?!

— Обычный. Ну, не вполне обычный — расстрига он. Бывший отец Михаил. Еще когда все только начиналось, взял да и сложил с себя сан. А так: поп себе и поп. Священник. Профессор богословия, что ли? У него еще ксива от епархии была: разрешение на экзорцизм. Или на что-то похожее, не помню уже.

— А-а… — чувствуя себя умственно отсталым, протянул Кирилл.

Расстриг он себе представлял как-то иначе. Во всяком случае, вальяжный эстет Казимир с его сигарами…

Погода радовала: раньше в июле — августе жара стояла — хоть яичницу на мостовой жарь! А сейчас — тень от буйно разросшихся кустов, прохлада от крон деревьев, легкий ветерок, аромат зелени и цветов. Георгины, астры, гладиолусы… Сезон, не сезон — цветут. Под окнами сплошные клумбы. Уже почти рай. А скоро будет совсем, если верить Казимиру.

В нынешнем мае даже пуха от тополей не было. Тополя есть, а пух отсутствует.

Однако умиротворение бежало Кирилла. Свербел в душе хитрый червячок, мешал окунуться с головой в нирвану расслабленного пивного благодушия. Слова Мишеля лишь добавили веса теориям бывшего священника. Искупление первородного греха; интеграция душ в единого Адама; восставшие не телесно, но ментально — духовно?! — мертвецы внутри «проснувшихся»; маячащий на горизонте Нью-Эдем с ограниченным контингентом населения… Вот, идет Кирилл Сыч по центру города — а много ли прохожих за те пятнадцать минут, что он идет, на пути встретилось? Пять? Десять?! Три машины проехали — чудо… Знаем, знаем: миграция в деревню, исход из городов, учили, проходили, сами статейки кропали — с цифрами, с графиками. Но и кое-что другое тоже знаем. Уходят из жизни старики, больные, просто уставшие жить люди — тихо, без мучений, без боли и ожидания. Толпами. С улыбкой на устах. Озноб от такой улыбки пробирает. Никогда, ни за какие коврижки не научиться сейфу так улыбаться — вот и вздрагиваем. Зачастую уходят и вполне бодрые, полные сил здоровяки. Словно с автобусной остановки, когда надоело ждать. _

Ждать — чего?!

Может, они просто на такси пересаживаются?!

Зато рожать перестали. Спокойно, равнодушно, словно закрыли производство безнадежно устаревшей одежды. Год рождения Адамчика был последним. Говорят, кто-то не поленился сосчитать — «последышей» на шарике родилось сто сорок четыре тысячи. Поколение праведников? Адам вчера тайком за вареньем лазил… чашку разбил — мамину любимую! Праведник…

— …Наталя Петловна, вставайте! Ну вставайте же!..

— Она на’ошно! П’итво’яеца!

— Не толкайся, пончик!

— Сам пончик!

— Не хоцу-у-у так иглать! Ну Наталецька Петловна зе!..

— А давайте ее водой польем! Я в мультике видел…

— Давайте!..

Слышал ли Кирилл все это на самом деле? Или уже потом перевозбужденный мозг сам достроил, воссоздал испуганно-растерянный хор?

Детвора сгрудилась над молодой воспитательницей, лежавшей около турничка-рукохода. Разметавшиеся по земле светлые волосы, левая рука без сил откинулась на край песочницы, правая неловко подвернута. На лице — восковая бледность и. застывшая, почти младенческая обида. Как же так, все было хорошо, все было просто прекрасно, и вдруг, ни с того ни с сего… Кирилл замер у низкой, аккуратно выкрашенной известкой ограды. Бежать к воротам? — Далеко. Он перелез прямо через забор, но, проламываясь сквозь буйную сирень, споткнулся. Упал. Острая боль в лодыжке. Черт, как минимум растяжение! С трудом поднялся, цепляясь за гибкие, ненадежные ветки, упрямо заковылял к площадке.

— Разойдитесь.

В тоненьком, гибком голосе, словно в клинке шпаги, таилась скрытая сила. Малыши невольно расступились, подчиняясь. Пропуская к упавшей воспитательнице — Адама. Самого младшего. Владика, его одногодка, родители уже забрали домой, а Кирилл вот запоздал… Крохотные пальчики уверенно легли на шею, нащупали артерию. Одновременно Адам приложил ухо к груди женщины, пять-шесть секунд вслушивался…

— Ты в доктола иглаешь, да?

Адам не ответил. Молча вскочил на ноги и, оттолкнув загораживавшего кратчайший путь мальчишку, рванул со всех ног. В медпункт. Это выяснилось довольно быстро, но не сразу.

Тут дети наконец заметили шкандыбающего к ним Кирилла.

— Дядя Ки’ил, дядя Ки’ил! Наталя Петровна!.. Она!..

— А вас Адам убезал!

— Где медсестра?!

— Она не сестла, она — тетя доктол…

— У меня сестла… Танюска…

— Бегите кто-нибудь за ней скорее! Я ногу подвернул, не могу быстро…

— Я! Я побегу! — Два огромных голубых банта на соломе косичек, широко раскрытые глаза-васильки и веснушки, веснушки… — Я бегу, дядя Ки’ил!

Девочка помчалась к корпусу. Кирилл наконец доковылял до пострадавшей, неумело сунулся щупать пульс.

— У нее сердце. Отказало. Я сейчас, сейчас, — рядом стоял запыхавшийся Адам. Серьезный и собранный, с большой картонной коробкой в руках. В коробке — шприцы, какие-то баночки, ампулы, вата, бинт…

Чужой, взрослый человек.

— Дай сюда! — аккуратно поставив коробку с медикаментами на землю, Адам бесцеремонно выхватил из чьих-то рук плюшевого медведя-толстяка. С усилием подсунул воспитательнице под голову. — Папа, делай ей непрямой массаж сердца. И искусственное дыхание. Я пока шприц приготовлю. Должны успеть… Ну давай, чего смотришь!

Кирилл подчинился, не успев осознать, что подчиняется. Как щенок, на которого рявкнул низкорослый, но старый и опытный пес. Дети притихли, чуть попятившись и молча наблюдая за происходящим. Отлетели две пуговицы с кофточки. Полупрозрачный бюстгальтер. Отличная грудь… «Рядовой Сыч, м-мать твою! Отставить!» Четыре толчка — один вдох; четыре — один… Так учили на кратких медицинских курсах для населения. Вернее, даже не его учили — видел, как учат других, слышал, что при этом говорила молоденькая инструкторша. Заметку для газеты готовил, еще будучи студентом. «Курсы жизни», практическое задание.

Курсы жизни…

— Сильнее, пап! Все, хватит. Отодвинься.

В руках Адама — мокрая вата. Острый запах спирта. Бред, чушь, наваждение! — четырехлетний пацан… Кирилл запоздало вздрагивает от ощущения нереальности происходящего, но ничего больше сделать не успевает. Адам с размаху всаживает шприц, налегает всем тщедушным телом. Тонкая и длинная игла входит до упора — ни малейшей реакции со стороны женщины. Адам начинает осторожно вдавливать поршень. Губы мальчишки беззвучно шевелятся: «Ну! Ну же!» — и еще брань, страшная, ломовая, хирургическая… Взгляд Кирилла на миг касается пустой ампулы. Отломанный кончик валяется рядом, хищно поблескивая. Адреналин. Это значит… прямой укол в сердце! Да что же Адам делает?!