Дмитрий Байкалов - Фантастика 2002. Выпуск 1

Глеб почувствовал, что потихоньку приходит в себя, и постепенно, по мере того как оживали органы чувств, черепную коробку стала заполнять острая, колющая боль, сродни зубной, но гораздо хуже. Поскольку даже самый большой зуб все-таки много меньше того комка серого вещества, который делал человека человеком, а сейчас предательски превратился в орудие пытки. Головная боль забивала все остальные ощущения. «Идиот, — Глеб чуть не заскулил, — кретин, баран, надо же было зависнуть так близко от эпицентра». Боль достигла своего пика и стала волнами стекать куда-то вниз, как чай из переполненной чашки стекает в блюдечко. Глеб почувствовал, что отключается. Последнее, что он успел сделать, это послать «Громовой птице» команду на выход и… заорать в полный голос.

Когда сознание снова вернулось, то еще до того, как окончательно очухаться, Глеб успел осознать две вещи: во-первых, что он все-таки жив, и, во-вторых, пока он был в отпаде, рейдер вынырнул-таки из прыжка. Причем удачно, не внутри какой-нибудь звезды и не в облаке межзвездного газа, а в том идеально пустом пространстве, которое так редко в Галактике и на языке инструкций называется «Площадкой выхода», а в просторечии «пузырем», и сейчас мчался с бешеной скоростью неизвестно где и куда. Все это было приятно. Неприятно было другое — что все эти сведения он вывел из того, что у трупа так не болит. Боль не исчезла, она разлилась по всему телу. Голова болела по-прежнему, но как-то уже более ровно что ли, по туловищу, казалось, промчалось стадо носорогов, причем несколько раз, а в рубке витали запахи паленого мяса и еще какой-то дряни. И, судя по всему, основным источником этих запахов был он сам. Так что, пожалуй, считать ту рухлядь, в которой пока пребывала его душа, телом можно было с большой натяжкой. Глеб несколько минут привыкал к своему состоянию, а затем аккуратно приподнял веки. В следующее мгновение он широко распахнул глаза и чуть не заорал от всплеска боли, вызванного этим движением, но через секунду уже забыл о нем. Мать моя женщина! То, что раньше было пилотской рубкой, сейчас представляло собой отполированную до зеркального состояния промоину, затянутую сверху только что наращенной регенерационным контуром обшивкой. Как будто кто-то лизнул огненным языком корпус рейдера и оставил в месте соприкосновения гигантскую щель. Пилотское кресло, обтянутое этакой прозрачной изолирующей мембраной, прилепилось небольшим бугорком на самом дне промоины. По всему выходило, что его опять, как во время взрыва Сверхновой, спасло чудо. «Второе доказательство существования божьего сегодня, — подумал Глеб, — уже слишком». Он скосил глаза на зеркальную стенку промоины. «Вот это да!» На стенке, чуть искаженно от кривизны поверхности, была представлена красочная иллюстрация того, во что превращается симпатичный молодой человек после профессионально проведенного аутодафе. Гигантские сочащиеся ожоги, густо покрывающие то, что раньше было кожей, волдыри, комки сажи вместо волос, вздувшиеся и лопнувшие от жара ногти. Глеб некоторое время рассматривал свое изображение. «Да, так и концы откинуть недолго, — подумал он, — просто в процессе химического разложения. Незаметно потерял сознание и все. Гроб, правда, получится роскошный». Следовало немедленно заняться регенерацией. Но чертова головная боль! Любое движение, любое напряжение мысли вызывало острые всплески боли. В общем, голова никуда не годилась. А жить хотелось.

Глеб медленно, стараясь не делать даже мелких резких движений, протянул руки к контактным пластинам и аккуратно, как хозяйка снимает пену с бульона, самыми кончиками самых маленьких извилин, стараясь ничем не замутить этот раскаленный котелок, в который превратилась его голова, начал проверять контуры и цепи корабля.

Когда он закончил, боль заметно усилилась, но как бы отошла на второй план. Несмотря на то что он ожидал что-либо подобное, действительность оказалась настолько удручающей, что Глеб даже на мгновение пожалел, что все-таки успел выпрыгнуть из области взрыва.

Из пятисот миллиардов основных контуров корабля работало порядка тридцати тысяч и, что самое паршивое, всего полторы тысячи регенерационных. Сейчас они на пределе возможностей поддерживали в рабочем состоянии разрушенный и все еще продолжающий разрушаться корабль. Но об активном восстановлении не могло быть и речи. Кроме того, это значило еще и то, что ни одной сотни контуров к себе Глеб подключить не мог. Корабль просто умер бы, пока Глеб регенерировался. Лететь здоровому мужику в огромном мертвом и холодном куске материи и ждать, от чего скорее умрешь — от голода или от холода, когда мертвый корабль насквозь промерзнет в межзвездной пустоте. Бр-р-р, такая перспектива леденила кровь хуже любого фильма ужаса. Включить внутреннюю регенерацию он тоже не мог. Прежде чем мыслеимпульс достигнет необходимой силы, Глеб успеет десять раз потерять сознание от головной боли.

Глеб аккуратно, одним движением хрусталиков огляделся. Промоина в теле корабля затянулась, и кресло теперь находилось в центре овального помещения, отдаленно начинавшего напоминать рубку. Но корабль умирал. Это было видно по тому, как шла регенерация. По стенкам рубки тянулись беспорядочные приливы, с потолка свисали сталактиты, а пол напоминал морские волны. Что ж, все понятно, остатки регенерационных контуров изо всех сил пытались залатать хотя бы самые страшные повреждения, но их мощности катастрофически не хватало. К тому же, пока они занимались ими, остальные части корабля продолжали разрушаться.

Глеб перевел взгляд на мембрану, окутывающую пилотское кресло. Защитный кокон заметно истончился и стал мягким. Следовательно, особой опасности снаружи не было, так, неблагоприятные условия. А значит, у него оставался только один шанс. Да и тот — пятьдесят на пятьдесят. И этот шанс был ОЧЕНЬ неприятным. Глеб несколько мгновений собирался с духом. Если он сможет, до того как потеряет сознание, тем или иным способом вызвать болевой импульс, превышающий то, что медики называют «порог разрушения», то начнется так называемая взрывная регенерация. На Земле так выживали люди, скажем, разбившиеся после падения с большой высоты или погибшие в иных схожих ситуациях. Связка «боль — восстановление» закладывалась в клетки человека изначально, еще при формировании эмбриона, но и она не была абсолютной панацеей. Например, у утопленников в момент смерти болевой импульс так и не достигал «порога разрушения». Так что их можно было восстановить только медицинскими методами. В общем, у него шанс был. Но… Если он не потеряет сознания или… не умрет от боли прежде, чем дойдет до болевого порога. От такой рухляди, которую сейчас представляло собой его тело, всего можно было ожидать. Однако выбора не было. Глеб медленно, протяжно и глубоко вздохнул и резким движением вывалился из кресла, пробив совсем истончившийся кокон, рухнул на ухабистый пол рубки.