Андреи Синицын - Фантастика 2002. Выпуск 3

Ольгин выразительно посмотрел на меня.

— Естественно. — Я кивнул.

— Дальше: поскольку дом находится в населенном районе, операцию захвата могут наблюдать немало свидетелей. А это — немедленный вызов милиции и большие неприятности. Поэтому вопросы с УВД нужно решить заранее. Получить, так сказать, негласное разрешение. Лучше даже, чтобы во время операции присутствовал наш человек из Сормовского отдела УВД. Само собой, не бесплатно, человека нужно отблагодарить.

Я снова кивнул.

— В общем, то, чего вы хотите, будет стоить приличных денег, — резюмировал подполковник.

— Сколько именно?

— Нужно посоветоваться с людьми, все обсчитать…

— Не тяните кота за хвост, — сказал я. — Вы прекрасно знаете, сколько это стоит. Говорите. Мне нужно знать, потянем ли мы такое.

— Тридцать тысяч долларов.

Ольгин назвал сумму явно наобум, завысил ее раза в два, в расчете, что я начну торговаться и снижать цену. А я едва не взвыл от восторга, едва удержался, чтоб не заорать: «Да, да!!!»

Что такое тридцатка по сравнению с двумястами тысяч? Мелочь. Зато мы будем единственными владельцами уникальной технологии. Монополистами. Будущее уже рисовалось мне в виде орла с золотыми крыльями и алмазной головой, парящего в недосягаемой для простых смертных высоте.

— Это возможно, — сказал я, задумчиво почесывая подбородок. — Тридцать, конечно, много, но… скажем так, двадцать пять — сумма вполне реальная.

На этот раз чуть не взвыл Ольгин. Счастливые чертики запрыгали в его глазах.

— Что ж, — произнес он не менее флегматично, чем я, — пожалуй, на такой сумме мы и остановимся. Через неделю можно будет все сделать.

— Почему через неделю? Что, раньше нельзя? Завтра-послезавтра?.

— Завалить все дело хотите? Я должен как следует обследовать территорию субъекта. Пока он следит за вами, порыскать по его владениям и выяснить, что нас там может ждать. Произвести, так сказать, рекогносцировку. Со своими хлопцами, опять же, договориться, подобрать надежных ребят, оргвопросы решить.

— Три дня, — сказал я.

— Пять. Никак не меньше. И аванс. Три тысячи прямо сейчас.

На том и сошлись.

Едва мы прибыли с Хучем домой, как он бросился к своим научным брошюркам и начал их ворошить. Через пять минут издал победный клич — я едва не оглох.

— Сяганов! — вопил он. — Сяганов! Ну конечно, он самый!

— Что означают сии истошные крики? — осведомился я.

— Профессор Сяганов Федор Андреевич. Такое сочетание тебе о чем-нибудь говорит?

— Похоже, что это папаша нашего Игоря Федоровича.

— Наверняка так и есть! Сяганов — известный нейрофизиолог, он занимался исследованиями неокортекса еще в шестидесятых-семидесятых.

— Ты становишься умнее меня, Хуч, — заметил я. — Говоришь слова, которых я не знаю.

— Неокортекс — это определенные участки серого вещества головного мозга. Понятно?

— Более или менее.

— Мы найдем этого профессора! — Хуч пришел в небывалое возбуждение, скакал козлом по своей захламленной комнате и сшибал все на пол. — Мы поговорим с ним! Мы узнаем, как все это произошло.

— Хорошо, — согласился я. — Найдем, поговорим. Если он еще жив, конечно.

Честно говоря, мне было ни капли не интересно. Мой золотой орел не нуждался в подпорках. Но так желал Хуч, а желание Хуча надлежало исполнить.

Я любил Хуча как младшего братишку. Мне было приятно исполнять его детские прихоти.

Профессор жил в десяти минутах ходьбы от нас, в старом «сталинском» доме. Он сам открыл нам. Вежливо поздоровался и повел по темному коридору, пропахшему мышами и стариковским одиночеством.

Лицом старый профессор отдаленно напоминал своего непутевого сына. Возможно, что некогда Федор Андреевич тоже был рыж и крупен телом. Теперь он был сед, тощ и безнадежно стар. При ходьбе он пошатывался и опирался на палочку.

В кабинете царил полумрак, толстые зеленые шторы едва пропускали солнечный свет. Сяганов опустился в кресло, положил на стол сухие морщинистые руки.

— Вот, Федор Андреевич. — Хуч, нервно моргая, выложил перед ним рисунок «Антидури». — Что вы можете об этом сказать?

Профессор уставился на картинку сквозь толстые линзы очков. Потом вытащил из кармана склянку, открыл ее, отправил под язык таблетку. Запахло валидолом.

— «Комбинация 3216 д», — тихо сказал он. — Давно я ее не видел. Вам ее Игорек дал?

— Дал… — Я усмехнулся. — Ладно, можно и так сказать — дал. Лучше бы не давал.

— Когда вы видели Игорька?

— Меньше месяца назад. А вы давно его видели?

— Давно. Очень давно. В девяносто втором он вышел… — профессор кашлянул в кулак, — вышел из тюремного заключения. Вернулся домой, пожил у меня месяца два. А потом ушел.

— Как к нему попала эта дрянь? — Я показал на картинку.

— Украл. Взломал мой сейф, для него это было нетрудно, он хорошо разбирался в замках… Он забрал все, включая копии.

— Он знал, какое воздействие могут оказывать эти комбинации?

— Знал, конечно, знал. Игорек — очень умный. — В голосе профессора послышалась гордость.

Я уже начал догадываться, в чем дело. «Игорек — очень умный». Хорошо звучало. Звучало так, что нетрудно было догадаться: когда-то Игорек был очень тупым.

— Федор Андреевич, кто изобрел эти комбинации? Вы?

— Я.

— Специально, чтобы излечить вашего слабоумного сына?

— Нет, не специально. — Профессор махнул рукой. — Это случайность, всего лишь случайность… В семидесятых годах я занимался высшей нервной деятельностью приматов. Как бы вам объяснить суть экспериментов…

— Мы знаем, как это выглядело, — сказал Хуч. — Вы просверливали в черепе шимпанзе маленькие дырочки, вставляли тонкие проволочки-электроды в определенные участки коры головного мозга и регистрировали биотоки.

— Да, именно так оно и было. — Профессор удивленно посмотрел на Хуча. — Откуда вы знаете, молодой человек?

— Я читал ваши работы. Стандартная методика.

— Да, да. Моя кафедра изучала условные рефлексы обезьян. Мы проводили серии опытов — комбинировали различные геометрические фигуры, демонстрировали их приматам, записывали кривые биотоков, делали вывод о реакции. В общем, ничего необычного. Одна докторская диссертация, три кандидатских. Потом деньги на обезьян перестали давать, они дорогие, много едят, легко простужаются. Мы перешли на кошек…

— Ближе к сути, Федор Андреевич, — нетерпеливо сказал я. — О кошках поговорим потом.

— Одна из случайно составленных комбинаций резко повысила умственные способности Герцога.

— Герцог — это обезьяна?

— Да, шимпанзе-четырехлетка. Ах, малыш Герцог, такой умничка был… — Старик прикрыл глаза, вздохнул. — Он стал лучше понимать человеческую речь… да что я лукавлю, он начал понимать русский язык не хуже нас с вами. Говорить Герцог, конечно, не научился, гортань антропоидов для этого не предназначена, но мы общались при помощи жестов. Часами с ним разговаривали. Герцог начал считать до тысячи. Решал арифметические примеры. Порой мне казалось, что он даже скрывает свои умственные способности. Он что-то замышлял…