Николай Петри - Колесо превращений

- Захватите его с собой. Мне нравится предаваться в нем размышлениям.

Кальконис бросился к креслу, как изголодавшийся волк на хромого зайца. Взвалив шедевр искусства резьбы по дереву на свои плечи, он с сожалением отметил, что за последний час он легче не стал. Скорее - наоборот. А чародей, слыша за спиной угнетенное посапывание бывшего "компаньона", тоном наставника произнес:

- Вот видите, дорогой Лионель, к чему порой приводит нежелание думать.

- Вижу, магистр Аваддон, - торопливо согласился Кальконис, - и даже чувствую на себе!

- Ну-ну, я вижу, вы начинаете исправляться. Что ж, в следующий раз я превращу вас во что-нибудь более совершенное, нежели конские испражнения.

- Премного благодарен, - хрипел "польщенный" Кальконис под тяжестью кресла, - уж не знаю, как и отплатить за доброту вашу.

- Я думаю, вам предоставится такая возможность, - таинственно проговорил Аваддон.

Кальконис только захрипел в ответ - это его голова проскользнула под подлокотником, и вся тяжесть пришлась на нежное горлышко философа.

- Нет-нет, еще не время благодарить меня... - сказал чародей и хлопнул дверью так, что Кальконис, не успевший проскочить со своей габаритной ношей вслед за чародеем, принял всю плоскость дубовой столешницы на свою многострадальную голову. В ушах зазвенело, в глазах поплыли многоцветные радуги, а драгоценная ноша самым подлым образом погребла страдальца-поэта под собой. Лионель решил дождаться восстановления своих сил, подорванных непосильным трудом, прямо здесь, на полу. Но голос, который наверняка будет преследовать его бесконечным кошмаром всю оставшуюся жизнь, уже сверлил мореный дуб властными нотками: - Где это вы запропастились, сэр Лионель, не могу же я размышлять стоя!

- Магистр, считайте, что вы уже сидите, - откликнулся Кальконис, пытаясь высвободить голову.

- Я и считаю! - Голос Аваддона был таким до-о-об-реньким и участливым. - Один... Два...

На "три" Кальконис был уже перед чародеем, так и не успев вызволить голову, отчего она казалась лежащей на дорогом бархате. А вот остальное тело...

- Вы бы не могли помочь... - жалобно попросил философ.

- Конечно нет, уважаемый сэр Лионель. Я и без того всю работу за вас выполняю! Хотя... - Аваддон на секунду задумался и...

... И Кальконис понял, что мир начал вращаться вместе с его телом. Что-то хрустнуло, что-то брякнуло, что-то гукнуло, и вот он свободно лежит рядом с креслом, а лицо Аваддона - ну само милосердие! - взирает на него сверху.

- Вот видите, сэр Лионель, опять я делаю за вас вашу работу.

- Это... больше... не... повторится... - выдыхая слова помятым горлом, заверил Кальконис.

- Ну что ж, поговорим о деле. Только не здесь! - Аваддон с ненавистью осмотрел памятную гридню, где он по вине Вышаты пережил несколько ужасных минут. - Мы ведь собирались выйти на воздух.

Кальконис обнял кресло, как самое дорогое на свете существо, и ринулся за чародеем.

Приближался вечер. Пахло дымом, дождем и еще чем-то трудно уловимым. Кальконис установил кресло, помог сесть в него Аваддону, а затем статуей застыл перед ним.

- Слушайте, сэр Лионель, и запоминайте - второй раз мои слова не будут ласкать ваши уши учтивой речью.

- Я весь внимание, магистр.

- С помощью подлых уловок кудеснику Ярилу удалось лишить меня былого могущества. Однако никто не лишал меня знаний мага девятого уровня и Чародея Черного Квадрата. Я все еще могу многое. Например, я точно знаю, что Талисман Абсолютного Знания сейчас находится за стенами этой крепости.

- Так чего же мы ждем! - Порыв Калькониса был искренним, потому что возвращение Талисмана Аваддону обещало немедленное возвращение домой. Дом! Неужели он еще есть на белом свете!!

- Не спешите, сэр Лионель, - охладил пыл философа чародей, - хотя мне нравится ваше искреннее рвение. Так вот, я абсолютно уверен, что Талисман в эту самую минуту, когда мы ведем с вами столь непринужденную и дружескую беседу, находится от меня не далее десяти полетов стрелы. Но... - Аваддон сделал паузу, - к сожалению, я не могу определить, кто из росомонов владеет бесценной реликвией. Для этого мне потребуется помощь мужественного и неординарного человека. - Аваддон сделал паузу, видимо, для того, чтобы недогадливый Кальконис смог разобраться, о ком так туманно говорит чародей. - И человек этот должен понимать, что у него остался последний шанс... И если не найдется доброволец...

- Почему же не найдется. - Кальконис наконец-то идентифицировал себя с тем "мужественным и неординарным" героем, о котором говорил Аваддон. - Я всегда готов послужить вам, магистр!

- Очень хорошо, - сказал чародей, - ваше добровольное согласие избавило меня от неприятной работы по возвращению вам столь любимого образа навозной жижи.

Кальконис втянул голову в плечи:

- Если вам будет угодно, я рад услышать о моем задании...

- Ну до чего же приятно иметь дело с умным человеком! - воскликнул Аваддон.

"Ну до чего же приятно избавиться хоть на миг от такого умного человека, как вы, магистр, - подумал Кальконис и мгновенно побледнел, заметив, каким холодом повеяло от взгляда чародея, - определенно, он читает мои мысли!"

Глава 4

"МНОГОЛИКАЯ КОБРА"

Когда улеглись первые страсти вокруг неожиданного появления кудесника, которого многие считали принявшим лютую смерть от татей-разбойников, Ярил попросил остаться с воеводой наедине. Тур Орог бросил косой взгляд на молчаливую гору медведя в центре шатра и удалил всех, кроме Вышаты. Милостник отошел к выходу и встал рядом с медведем, незаметно проверив, как вынимается меч из ножен - так, на всякий случай. Кудесник говорил долго, пересказав и то, что он слышал от Милава, и то, чего кузнец не знал. Тур Орог и Вышата к сказанному отнеслись по-разному. Вышата, будучи непосредственным свидетелем превращения Аваддона в Годомысла, поверил сказанному сразу и безоговорочно. А воевода верил кудеснику с трудом. Да и кто не усомнится в подобном? Тогда Ярил попросил Милава вернуть себе облик кузнеца, что тот и проделал с огромным облегчением. Все-таки полдня париться в медвежьей шубе - удовольствие не из приятных! Превращение, произошедшее у него на глазах, несколько поколебало сомнения воеводы, но до конца, по-видимому, так и не убедило. Кудеснику большего и не нужно было. Отправив Милава из шатра вместе с Вышатой - пусть себе погуляют, - он обратился к Туру Орогу:

- Теперь, когда мы одни, что делать думаешь?

- Слухачи определили - воинов в крепости не больше трех сотен. Женщин и детей в расчет не берем - не воевать же с ними. К штурму у нас все давно готово. Однако не хочется мне такой грех на душу брать, ибо ведуны утверждают, что заколдованный воин боли не чувствует и биться будет, пока в нем силы есть. Значит, всех придется уничтожать под корень. А сколько своих поляжет - неведомо! И это в то время, когда обры новым походом грозятся. Вот и не могу решиться на приступ...