Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга

— А ты откуда знаешь? Конечно, факт его существования не доказан до конца. Возьми Сократа, жившего за четыре столетия до него, — его существование неопровержимо, как существование Наполеона. Не то было с плотником из Назарета. Несмотря на основательность, с которой римляне записывали происходящее, и не меньшую тщательность, с которой тем же самым делом занимались евреи, тех событий, которые им следовало бы зарегистрировать, нельзя найти ни в одних из современных событию летописях. Но, посвятив этому делу лет тридцать, я смог бы все выяснить. Я знаю латинский, древнегреческий, умею разговаривать по-древнееврейски и немного по-арамейски. Если я его найду, то буду следовать за ним и заносить его слова на микромагнитофон, а потом посмотрю, соответствуют ли они преданию. Но я не хочу давать обещаний. Реальность Иисуса — самый скользкий момент во всей истории, поэтому столько столетий этот вопрос нельзя даже было поднять. За одно это тебя бы повесили или сожгли живьем у шеста.

— Поразительно, — произнес Айра. — Оказывается, мои познания в истории Земли не так глубоки, как я думал. Впрочем, я изучал период после смерти Айры Говарда до основания Нового Рима.

— Сынок, ты к ней даже не прикоснулся. Но даже если оставить эту странную историю… странную потому, что жизнеописания большинства религиозных вождей задокументированы, тогда как этот остается столь же неуловимым, как легендарный король Артур… Но я не собираюсь лицезреть великие события. Я бы встретился с Галилеем, взглянул на Микеланджело за работой, посетил бы премьеру одной из пьес Старого Билла в театре «Глобус» и все такое прочее. Особенно мне бы хотелось вернуться в свое детство и вновь посмотреть, как все это было.

Айра заморгал.

— А если вы нарветесь на себя самого?

— А почему бы и нет?

— Но… это парадокс, разве не так?

— Какой? Если я что-то сделал, значит, сделал. Но существует устоявшееся мнение, что, если подстрелить деда прежде, чем он породит твоего отца, то все потомки его, в том числе и вы оба, сразу исчезнут… Все это ерунда. То, что я сейчас нахожусь здесь, вместе с вами, означает, что я не сделал этого… и не сделаю. Времена в грамматике не годятся для путешествия во времени — но это не значит, что мне нельзя вернуться назад, чтобы разнюхать, как там и что. Мне просто интересно увидеть себя в коротких штанишках. Если я встречу себя молодым, он — я — не узнает меня. Он даже не взглянет на меня, но я-то его узнаю — ведь я был им.

— Лазарус, — вмешался Джастин Фут, — если вы хотите посетить эту эру, я бы предложил вам обратить внимание на одну вещь, в которой заинтересована мадам исполняющая обязанности председателя. Кстати, меня она тоже волнует. Не могли бы вы подробно записать, что произошло и о чем говорилось на собрании Семей в 2012 году от Рождества Христова?

— Это невозможно.

— Минуточку, Джастин, — сказал Айра. — Лазарус, раньше вы отказывались говорить об этом собрании под тем предлогом, что присутствовавшие на нем не смогут оспорить вашего мнения. Но запись — вещь объективная.

— Айра, я не сказал, что не хочу делать этого. Дело в том, что это невозможно.

— Не понимаю вас.

— Я не могу записывать происходившее на собрании, потому что меня там не было.

— Опять не понял. Все материалы — в том числе ваше собственное заявление — говорят о том, что вы там были.

— Мы вновь путаемся во временах, не пригодных для путешествия во времени. Конечно, я был там как Вудро Уилсон Смит, всем докучал и сумел обидеть множество людей. Но у меня не было магнитофона. Пусть «Дора» и близнецы высадят меня там — меня, Лазаруса Лонга — и пусть Иштар снабдит меня магнитофоном где-нибудь за правой почкой с минимикрофоном на поверхности правого уха, чтобы никто не заметил, как я делаю запись, Айра, неужели ты не понимаешь, что, несмотря на то что мне приходилось руководить многими собраниями Семейств, я не сумею попасть в зал? На наши собрания попасть было труднее, чем на шабаш ведьм. Охрана была вооружена и ретива, времена были жестокие. Какой же личностью мне воспользоваться? Вудро Уилсон Смит не подходит — он был там. Лазарус Лонг? Он в списках Семейств не значится. Изобразить кого-нибудь из тех, кто не сумел прийти? Это невозможно. Нас, говардианцев, тогда было всего несколько тысяч, и все члены Семейств знали друг друга в лицо. Незнакомец мог немедленно угодить в могилу — прямо в подвале. Нет, посторонние никогда не попадали на собрания — слишком большой риск. Привет, Минерва! Входи, моя сладкая.

— Привет, Лазарус. Айра, я не помешала?

— Нет, дорогая.

— Спасибо. Здравствуй, Афина.

— Здравствуй, сестрица.

Минерва подождала, пока ее представят.

— Минерва, ты помнишь Джастина Фута, главного архивариуса?

— Безусловно. Я часто работала с ним. Приветствую вас на Тертиусе, мистер Фут.

— Благодарю вас, мисс Минерва. — Джастину Футу понравилась высокая стройная женщина с небольшим твердым бюстом, длинными каштановыми волосами, грустным интеллигентным лицом, скорее миловидным, чем хорошеньким, которое от улыбки расцветало. — Знаешь, Айра, пожалуй, мне следует срочно вернуться на Секундус и подать заявление на реювенализацию. Эта молодая леди говорит, что часто работала со мной, но я, должно быть, здорово состарился, потому что не могу вспомнить эти оказии. Простите меня, дорогая леди.

Минерва быстро улыбнулась Футу и вдруг погрустнела.

— Это моя вина, сэр. Мне следовало бы сразу все объяснить. Я работала с вами в качестве компьютера… исполнительного компьютера Секундуса, обслуживающего мистера Везерела, исполнявшего обязанности председателя. Но теперь я получила живое тело и обитаю в нем вот уже три года.

Джастин Фут заморгал.

— Понимаю… По крайней мере надеюсь, что понимаю.

— Сэр, я создана в обход всех запрещений. Я не рождена от женщины. Был использован композитный клон от двадцати трех доноров, содержавшийся до зрелости in vitro. Но мое «эго» — тот самый компьютер, который работал с вами, когда архиву требовалась помощь. Вы меня поняли?

— Хмм… могу лишь сказать, мисс Минерва, что я счастлив познакомиться с вами во плоти. Ваш покорный слуга, мисс.

— О, не зовите меня «мисс», зовите меня Минервой. В любом случае меня нельзя назвать «мисс», ведь этот почетный термин означает девственниц. Иштар — одна из моих матерей и главный создатель — дефлорировала меня хирургическим образом, прежде чем пробудить.

— И не только она! — донесся голос с потолка.

— Афина, — укоризненно проговорила Минерва, — сестричка, ты смущаешь нашего гостя.

— Едва ли, скорее ты это делаешь, сестра моя.

— Неужели вы смущены, мистер Фут? Надеюсь, что нет. Я еще учусь быть человеком. Вы меня не поцелуете? Мне бы хотелось поцеловать вас; мы были знакомы почти столетие, и вы мне всегда нравились. Ну как?