Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга

А может, жениться снова и подарить Бака невесте в качестве свадебного подарка?.. Интересная идея, однако все здешние говардианцы уже переженились и еще не успели обзавестись дочерьми подходящего возраста — все ждали, когда планету заселят настолько, чтобы Семейства могли завести здесь клинику. Так безопаснее. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Гиббонс избегал говардианцев, все они избегали друг друга в обществе посторонних… А неплохо бы снова жениться. Вот взять хоть Семейство Меджи — на самом деле они Барстоу — у них подрастают две или три девицы. Быть может, заглянуть как-нибудь? Он был доволен собой и сыт: яичница наполняла желудок, а коварные планы — голову: одновременно он раздумывал, где бы сыскать женщину, способную разделить его энтузиазм и дополнить его собственным. Эрни знал нескольких дам, умевших понять его, однако в это время суток они были недоступны и кавалерийские наскоки бесполезны. А ничего серьезного он не планировал. Нечестно обещать что-нибудь эфемерке, какой бы милой она ни была — если она по-настоящему мила, тем более.

Банкир Гиббонс вышел на окраину городка и уже собрался повернуть назад, когда заметил дым, подымающийся над домом поодаль. Там живут Харперы. Точнее, жили, поправился он, пока не перебрались подальше, а теперь этот дом занимает Бад Брендон и его жена Марджи, прекрасная молодая пара из второго корабля. С одним ребенком? Кажется, да.

Зажечь очаг в такой день? Мусор, наверное, жгут…

Э, нет, дым валил не из трубы! И Гиббонс бросился к дому.

Когда он добрался до дома Харперов, полыхала уже вся крыша. Лазарус остановился и попытался оценить ситуацию. Как и у большинства старых домов, у дома Харперов не было окон на первом этаже, единственная дверь открывалась наружу и прилегала плотно — так строили тогда, когда всем здесь досаждали прыгуны и драконы.

Открыть эту дверь значило еще сильнее раздуть полыхающее пламя.

Он не стал более думать: дверь должна оставаться закрытой. Обегая дом вокруг, он приглядывался к окнам на втором этаже, прикидывая, как подняться наверх с помощью лестницы или чего-нибудь еще. Есть ли кто-нибудь дома? Неужели у Брендонов нет даже веревки с узлами на случай пожара? Наверное, нет: хорошие веревки завозили с Земли, они обходились в девяносто долларов за метр, и Харперы о такой ценности не позабыли бы.

Вот окно с открытыми ставнями, вверх струится дым…

Гиббонс завопил:

— Эй! Эй, там, дома!

У окна появилась фигура и что-то бросила ему.

Он автоматически подставил руки, подхватил — и еще в воздухе заметил, что ему кинули. Он постарался смягчить удар. В руках его оказался маленький ребенок. Гиббонс поглядел вверх и заметил руку, перевесившуюся через подоконник… Но тут крыша обрушилась, рука исчезла. Гиббонс быстро поднялся, держа на руках маленького… нет, это была девочка — и торопливо зашагал прочь от места трагедии. Едва ли в бушевавшем огне кто-то мог остаться в живых; оставалось только надеяться, что хозяева умерли быстро, и Гиббонс постарался не думать об этом.

— С тобой все в порядке, лапуся?

— Наверное, — ответила девочка серьезным тоном, — но маме ужасно плохо.

— Маме сейчас уже очень хорошо, дорогуша, — ласково произнес Гиббонс, — и папе тоже.

— Правда? — Дитя повернулось на его руках и попыталось посмотреть на горящий дом.

Он приподнял плечо.

— Правда. — И, крепко держа ее, направился в город.

На полпути им встретился Клайд Лимер, восседавший верхом на Баке. Клайд остановил мула.

— Вот вы где! Банкир, я хочу поговорить с вами.

— Потом, Клайд.

— Вы что, не понимаете? Мне нужны деньги. Все лето не везет — теряю все, к чему ни прикоснусь…

— Клайд, заткни хлебало!

— Что? — Лимер как будто только сейчас заметил ношу банкира. — Эй! А это не ребенок ли Брендонов?

— Да.

— Так я и подумал. А как насчет займа?..

— Я же велел тебе заткнуться. Банк не одолжит тебе ни доллара.

— Но вы хоть выслушайте. По-моему, общество должно помогать фермерам, если им не везет. Если бы не мы, фермеры…

— Слушай, ты! Если бы ты работал столько же, сколько говоришь, тебе не пришлось бы жаловаться на неудачу. У тебя даже в стойле грязно… А сколько ты хочешь за своего скакуна?

— За Бака? Э, я Бака не собираюсь продавать. Но вот что, банкир, у меня есть предложение. Вы человек добрый, хоть и грубиян, и я знаю, что вы не хотите, чтобы мои дети умерли с голоду. Бак — имущество ценное, и, наверное, его можно заложить за… примерно… ну скажите, за сколько?..

— Клайд, если ты действительно желаешь добра своим детям, перережь себе глотку. Тогда люди усыновят их. Никаких ссуд, Клайд, — ни доллара, ни дайма, но я куплю Бака у тебя прямо сейчас. Называй цену.

Глотнув, Лимер помедлил.

— Двадцать пять тысяч.

Гиббонс направился к городу.

— Двадцать тысяч! — поспешно сказал Лимер.

Гиббонс не отвечал. Лимер объехал банкира и встал перед ним.

— Банкир, вы берете меня за горло. Восемнадцать тысяч — и считайте, что вы обокрали меня.

— Лимер, я ничего не краду у тебя. Если хочешь — выстави его на аукцион, а я приму в нем участие, если пожелаю. Как по-твоему, сколько дадут за него на аукционе?

— Хм… тысяч пятнадцать.

— Ты так полагаешь? А я — нет. Я скажу, сколько ему лет, не заглядывая в зубы, и сколько ты заплатил за него у корабля. Я знаю, что себе могут позволить здешние и сколько могут заплатить. Ну, решай, — он же твой. Только имей в виду, что, сколько бы ты за него ни назначил, все равно придется платить десять процентов аукционеру; даже если мула не продадут. Но это твое дело, Клайд. А теперь убирайся с дороги; я хочу поскорей принести девочку в город и уложить в постель, ей пришлось нелегко.

— Ага… а сколько вы дадите?

— Двенадцать тысяч.

— Ну знаете, это грабеж!

— Можешь не соглашаться. Предположим, на аукционе ты получишь за него пятнадцать тысяч долларов, тогда на руки тебе выдадут тринадцать тысяч пятьсот. Но если аукцион оценит его всего в десять тысяч, — а это я нахожу более вероятным, — ты получишь лишь девять тысяч. Пока, Клайд, я тороплюсь.

— Ну хорошо… тринадцать тысяч.

— Клайд, я уже назвал свою цену. Тебе часто приходилось иметь со мной дело, и ты знаешь, если я сказал — все, значит, все, торговаться бесполезно. Но если добавишь седло, уздечку и ответишь мне на один вопрос, я утешу тебя еще пятью сотнями.

— Какой вопрос?

— Зачем ты подался в эмиграцию?

Похоже, Лимер удивился, потом безрадостно усмехнулся.

— Потому что свихнулся, если хотите знать правду.

— Мы все такие в известной мере. Это не ответ, Клайд.

— Ну что ж… Мой старик был банкиром и такой же цепкий, как и вы. У меня все было хорошо: респектабельная работа, я преподавал в колледже. Но платили не слишком много, а старик мой всегда фыркал, когда я оказывался без денег, совал нос не в свое дело, насмешничал. Наконец мне все так надоело, что я спросил у него: не хочет ли он отдать мне и Ивонне нашу долю, оплатив нам билет в «Энди Джи»? Мы уедем, и он избавится от нас.