Роберт Хайнлайн - Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга

Глаза Лазаруса округлились от удовольствия.

— А ты не огорчил горсточку адвокатов?

— Я успел огорчить стольких, — сухо ответил Айра, — что любой отправлявшийся на Счастливую транспорт уносил туда и добровольных эмигрантов. Что же касается адвокатов — они огорчили меня настолько, что некоторые из них без всякого желания со своей стороны попали в число эмигрантов. — Исполняющий обязанности кисло усмехнулся. — Пришлось однажды даже сказать Верховному судье: «Ваша честь, мне пришлось отменить чересчур много ваших решений. Вы занимались казуистикой, неправильно толковали законы, игнорировали право справедливости с тех пор, как заняли это место. Ступайте домой. Вы будете находиться под домашним арестом до старта „Последнего шанса“. Днем в сопровождении стражи вы можете уладить свои дела».

Лазарус хихикнул.

— Надо было повесить. Ты знаешь, чем он занялся? Открыл лавочку на Счастливой и занимается политикой. Если его уже не линчевали.

— Это их проблема, а не моя, Лазарус, я никогда не казню человека за то, что он просто дурак. Но если он еще и несносен, я его высылаю. Если вам необходимо завещание, нет смысла потеть над новым. Вы просто продиктуете его со всеми условиями и пояснениями. Потом мы пропустим текст через семантический анализатор, пересказывающий все безукоризненным юридическим языком. Если оно удовлетворит вас, можете передать завещание в Верховный суд — если вы захотите, он сам придет к вам — и проведет апробацию. После этого завещание можно оспорить лишь по приказу нового исполняющего обязанности, что я считаю маловероятным, ибо попечители не допускают несолидных людей на это место. Надеюсь, у вас, Лазарус, будет для этого достаточно времени. Мне бы хотелось отыскать для вас нечто новое, способное вновь пробудить интерес к жизни.

— Хорошо, но не тяни. И не заговаривай мне зубы, как Шехерезада. Пусть мне доставят записывающее устройство — скажем, завтра утром.

Везерел хотел что-то сказать, но промолчал. Лазарус бросил на него пристальный взгляд.

— Наш разговор записывается?

— Да, Лазарус. Озвученное голоизображение всего, что здесь происходит. Но — прошу прощения, сэр! — все материалы попадут прямо ко мне на стол и не будут помещены в архив без моего одобрения. Во всяком случае, важные.

Лазарус пожал плечами.

— Забудем об этом, Айра, я уже много столетий назад понял, что в обществе, многолюдном настолько, что в нем заведены удостоверения личности, не может быть личной свободы. Соответствующий закон требует, чтобы микрофоны, объективы и прочее просто-напросто было трудно заметить. До сих пор я не задумывался об этом, поскольку прекрасно знал, что подслушивают повсюду. И теперь я не обращаю внимания на подобные пустяки, если только не приходится заниматься делами, приходящимися не по вкусу местным законникам. Тут я прибегаю к гибкой тактике.

— Лазарус, запись нетрудно стереть. Она предназначена лишь для того, чтобы я мог убедиться в том, что старейшему было оказано должное внимание — а отвечаю за это я сам.

— Я сказал — забудем. Однако меня удивляет твоя наивность. Человек, занимающий такой пост, не должен предполагать, что запись поступает только к нему. Могу поспорить — на любую сумму — что она доставляется как минимум одному, а то и двум или даже трем адресатам.

— Если вы правы, Лазарус, и я смогу установить это, Счастливая пополнится новыми колонистами, но сперва им придется провести несколько неприятных часов в Колизее.

— Айра, это неважно. Если кто-нибудь желает полюбоваться, как старик кряхтит на горшке или принимает ванну, — на здоровье. Ты сам способствуешь такому положению дел, считая, что засекреченная информация предназначена лишь для тебя одного. Службы безопасности всегда шпионят за боссами и ничего не могут поделать с собой — этот синдром неразлучен с их работой. Ты обедал? Если у тебя есть время, мне доставило бы удовольствие твое общество.

— Отобедать со старейшим для меня честь.

— Оставь это, приятель. Старость — не добродетель, она просто тянется долго. Я бы хотел, чтобы ты остался потому, что мне приятно общество. Эти двое мне не компания; я даже не уверен в том, что они люди. Может быть, это роботы. К тому же на них напялены водолазные костюмы и блестящие шлемы. Я предпочитаю видеть лицо собеседника.

— Лазарус, это снаряжение полностью изолирует их. Для того, чтобы предохранить вас — не их — от инфекции.

— Что? Айра, если меня комар укусит, он тут же сдохнет. Ладно, они-то в комбинезонах — почему же ты явился в цивильной одежде, прямо с улицы?

— Не совсем, Лазарус. Мне нужно было поговорить с вами с глазу на глаз. Поэтому меня два часа самым тщательным образом обследовали, от макушки до пяток простерилизовали — кожу, волосы, уши, ногти, зубы, нос, горло — даже заставили подышать газом, название которого я не знаю. Знаю только то, что он мне не понравился… Одежду мою простерилизовали еще более тщательно. Вместе вон с тем конвертом. Эта палата стерильна и поддерживается в таком состоянии.

— Айра, подобные предосторожности просто излишни. Или, может быть, мой иммунитет сознательно ослабили?

— Нет… или лучше сказать — не думаю. Для этого нет причин, поскольку все трансплантаты, конечно же, изготавливались из вашего собственного клона.

— Значит, это излишне. Если я ничего не подхватил в том клоповнике, почему я должен заразиться здесь? Я вообще ничего не подхватываю. Мне приходилось работать врачом во время эпидемий. Не удивляйся, медицина — одна из пятидесяти моих специальностей. Это было на Ормузде. Какой-то неведомый мор, заболевали все поголовно, двадцать восемь процентов умирало. Только у вашего покорного слуги не было даже насморка. Так что скажи им — нет, ты захочешь сделать это через директора клиники, ибо нарушение субординации нарушает моральный дух — впрочем, черта ли мне в нормальном функционировании организации, куда меня приволокли против моего желания. Скажи директору: если ему угодно, чтобы за мной ходили няньки, то пусть будут одеты, как няньки. Точнее — как люди. Айра, если ты хочешь, чтобы я обнаружил желание сотрудничать с тобой, начнем с того, что и ты проявишь намерение сотрудничать со мной. Иначе я голыми руками скручу им шлемы.

— Лазарус, я переговорю с директором.

— Хорошо, а теперь пообедаем. Но сперва выпьем — а если директор будет возражать, скажи ему, что тогда меня придется кормить силой и еще неизвестно, в чье горло затолкают эту трубку. Я не желаю, чтобы моими вкусами пренебрегали. А на этой планете не найдется настоящего виски? В прошлый раз, когда я здесь был, не нашлось.

— Здешнее виски лучше не пить, я предпочитаю местное бренди.

— Отлично. Мне бренди и содовой, лучшего не придумаешь. Бренди «Манхэттен», если кто-нибудь еще знает, что это такое.