Антон Дубинин - Узкие врата

Как ни глупо это — искать беглого кардинала в его первом приходе, в деревушке, где он когда-то служил мессы, крестил детей и отпевал мертвых три года подряд, где он по целым дням в Рождественскую неделю ходил от дома к дому, звоня в колокольчики у дверей с меловыми буквами «К + М + В», имена волхвов, Каспар-Мельхиор-Валтасар, со снегом, прилипшим к подолу длинной сутаны — надо успеть посетить всех прихожан…

Искать его там, в убогой Преображенке, исходя из одного лишь соображения — из коротенькой статейки в «Благой воле», из благодарственной речи рукополагаемого в архиепископы Монкенские Стефана, который сказал, помимо прочего: «Счастливее всего я был, служа приходским священником… Но я очень благодарен за оказанное мне доверие и постараюсь так же честно выполнять и новые свои обязанности, если Господу угодно возложить их на меня.»

Счастливее всего…

Посмотрели по карте, где это несчастное село Преображенское. Оказалось, что дыра дырой — наверное, такого многообещающего и молодого священника туда нарочно отправили, если уж он и там сумеет себя показать — значит, и правда из него будет толк… Туда даже железной дороги не вело, так, тоненькая веточка от шоссе через Стейнфорт. Впрочем, и к лучшему — автостопом странствовать куда быстрее, а двое — идеальное число для странствия автостопом. Сначала — на север по тевтонскому шоссе М-2 до Стейнфорта, а дальше — на запад, вдоль Халльгерских гор… При удаче на дорогу уйдет дня четыре-пять. Не такая уж и большая потеря времени, почему бы и не принести их в жертву несомненному Эриховскому праву хоть раз быть услышанным, тем более что лучшей идеи Фил пока предложить не мог?..

…Он проснулся от шума воды, льющейся через край ванной — на кафельный пол. Подлая мочалка, подплыв с тыла, заткнула собой отверстие, через которое вода должна была выливаться в трубу, и переполненная ванна решила устроить маленькое наводнение. Тихо ругнувшись, Фил вскочил — вода с океанским шумом отхлынула, — завернул оба крана. К счастью, катастрофа не зашла еще слишком далеко — в комнату озеро не просочилось, помешал резиновый коврик у порога. Оскользаясь на мокром полу, огромный голый Фил довольно неловко собрал тряпкой все последствия собственного разгильдяйства, сполоснул руки и голову под холодным душем. Хорошо хоть, одежду перед купанием на крючок повесил — а то мог бы и на пол бросить, и сейчас было бы все мокрое — целая гора черных тряпок… Водонепроницаемые и противоударные часы — новое приобретение, интересно, долго ли оно проживет — показали, что уже шесть утра, самое время будить Алана и готовить завтрак. Впрочем, завтрак Фил, подстрекаемый непонятными благотворительными побуждениями, приготовил сам, не будя ангельски спящего Эриха — и основательно сжег здоровенную круглую яичницу из шести яиц, укоризненно глядевшую шестью желтыми глазами из скорченного почерневшего белка, пока в ней ковырялись вилкой…

И еще одно, последнее деяние совершил Фил перед выходом — положил плашмя, картинкой вниз, фотографию на Риковом прикроватном столике. Делла, в пол-оборота, улыбающаяся, с длинным вертикальным бликом на правой сережке-кольце… Делла в черных шелковых брючках и черной облегающей блузке. Делла словно бы в трауре, словно бы уже знающая, что второго апреля 135-го года, в воскресенье, когда Алан и Фил молились в соборе святого Винсента-Простачка, ей придет идея покончить с собой. Наверное, в тот самый момент, как они преклонили колени, она и отвернула посильнее горячий кран в ванной, и, напряженно улыбаясь, слегка морщась, надрезала лезвием смуглую кожу на запястье…

О смерти Деллы они узнали сразу по приезде, когда беспощадному Филу, наплевавшему на разборчивость в средствах после истории с Адрианом, пришло в голову позвонить ей — попытаться воспользоваться ее библиотечными связями, чтобы добыть нужную информацию. Крестовые походы — штука такая: кто не хочет рисковать, пусть дает деньги тем, кто рискует. Прощай, Аделла, прощай. Все могло быть лучше, но не могло быть иначе. И нечего ее фотографии тут стоять. Рик, когда вернется (если вернется), вставит ее в черную рамочку… Может быть, и правда, что в мире все всегда совершается наилучшим образом.

Может быть, и правда, что в мире все всегда совершается наилучшим образом, но вот в пятницу, 14 апреля 135 года, можно было назвать сразу двоих людей, которые бы в этом усомнились. Нельзя сказать, что в этот раз им везло с погодой. Раняя весна принесла грозы, которые при всей своей романтичности не помогали быстрейшему продвижению на север. Позавчера застряли на ночь в горестном селении под названием Белокозы, где из очагов цивилизации имелась только автозаправка и буфет при ней. Широченная река под неоправданным названием Малый Вейн несла свои грязно-серые воды под автомобильным мостом, за которым два пилигрима стопили на рассвете, и небо снова хмурилось и погрохатывало, обещая дождь, было сыро и холодно. Вставал серый мокрый туман, и из тумана вылетали и проносились мимо грузовики, огромные фургоны, шуршащие легковушки — не успевая разглядеть, не желая понимать, что тут на обочине кто-то просит о помощи… Алан переминался с ноги на ногу, ежился в тонкой курточке, и скулы у него то и дело сводило сдерживаемой зевотой. Филу было проще — он стоял, раздвинув ноги на ширину плеч, призывно покачивая в воздухе большим пальцем, и ничто на свете его не могло сдвинуть с места, сбить с пути… Даже разыгравшаяся от сырости и тяжести рюкзака боль в спине, начавшая уже сверлить тело острым буравчиком.

К вечеру кое-как добрались до Кристеншельда, города, где когда-то был епископом искомый спаситель. Но разумной мысли побродить по городу и повыспрашивать у местных, не знают ли они чего ценного, не судьба была воплотиться: несмотря на жалкое обозначение на карте, Кристеншельд оказался довольно большим, а кроме того, на разведку боем почти не осталось сил. В городе с романтическим названием «Щит Христов» (когда-то в имперские времена это была пограничная крепость, несшая стражу от злобных горцев) имелся довольно уютный автовокзал. Там пилигримы и устроили себе шестичасовой привал перед решающим броском, причем из шести часов один ушел на перекус в вокзальном буфете (подозрительно розовый борщ, бутерброды и горячий чай), а остальные пять — на крепкий сон в зале ожидания, на синих пластмассовых креслицах, устроенных так, чтобы на них никак невозможно было спать. Но Филу с Алом было уже все равно — сидя, так сидя, положив голову на рюкзак, зажатый между колен… Не мешали даже гулкие сообщения из вокзальных динамиков, то и дело прерывавшие блаженную тишину этого оазиса. Гроза за стенами превратилась в обыкновенный дождь, бесконечный, взбухавший на лужах маслянистыми пузырями — знак, что дождь скоро не кончится…