Айзек Азимов - Новые Миры Айзека Азимова. Том 5

Он приподнялся, но доктор Крей энергично помотала головой:

— Сядьте, пожалуйста, мистер Бишоп. С записью энцефалограмм дело и правда обстоит иначе. Чем запись детальнее, тем лучше. Раньше нам удавалось записать лишь невнятные сигналы десяти миллиардов клеток головного мозга, и эти сигналы сливались в общий фон, заглушавший все оттенки, кроме самых выраженных тонов.

— Как будто десять миллионов пианистов играли каждый свою мелодию где-то вдали?

— Вот именно.

— И вы улавливали только шум?

— Не совсем. Кое-какую информацию мы получали — об эпилепсии, например. Но с лазерной техникой мы начали различать тончайшие оттенки; мы слышим отдельные мелодии, которые играют те самые пианисты; мы можем даже определить, какой из роялей расстроен.

Бишоп вздернул брови:

— Значит, вы можете сказать, в чем причина психического расстройства пациента?

— В каком-то смысле можем. Взгляните-ка сюда. — В другом углу комнаты осветился экран, и по нему побежала тонкая извилистая линия. — Видите, мистер Бишоп?

Доктор Крей нажала на кнопку индикатора, который держала в руках, и одна точка на линии покраснела. Линия двигалась от одного края экрана к другому, и периодически на ней вспыхивали красные точки.

— Это микроснимок, — сказала доктор Крей. — Красные вспышки невозможно увидеть невооруженным глазом и невозможно записать менее точной по сравнению с лазером аппаратурой. Они появляются только в тех случаях, когда у пациента начинается депрессия. Чем сильнее депрессия, тем ярче и заметнее красные точки.

Бишоп обдумал услышанное. А потом сказал:

— И вы можете как-то с ними бороться? Или просто констатируете таким образом наличие у пациента депрессии? Но ведь для этого достаточно просто выслушать больного.

— Все правильно, и тем не менее подробная запись помогает. Мы, например, можем преобразовывать биоволны мозга в слабо мерцающие световые волны и даже в эквивалентные звуковые волны. Мы пользуемся той же лазерной системой, что и вы при записи музыки, и получаем в результате некий смутный музыкальный фон, соответствующий мерцанию света. Я бы хотела, чтобы вы послушали его в наушниках.

— Музыку той самой пациентки, чьи биоволны отражаются этой линией?

— Да, и поскольку усиление звука невозможно без искажения деталей, я прошу вас надеть наушники.

— Я должен одновременно смотреть на мерцающий свет?

— Не обязательно. Вы можете закрыть глаза. Того мерцания, что проникнет сквозь веки, будет вполне достаточно для восприятия.

Бишоп закрыл глаза. Сквозь шум послышался еле уловимый грустный и сложный ритм — ритм, вобравший в себя все печали усталого старого мира. Бишоп слушал, смутно ощущая мигание света, бьющее по глазным яблокам в том же ритме.

И тут он почувствовал, что кто-то настойчиво дергает его за рукав:

— Мистер Бишоп… Мистер Бишоп… Он глубоко вздохнул.

— Спасибо, — сказал он с легкой дрожью. — Меня это раздражало, но я не мог оторваться.

— Вы слушали энцефалограмму депрессии и поддались ее воздействию. Ваши собственные биоволны подстраивались под ритм. Вы чувствовали себя подавленным, верно?

— Всю дорогу.

— Когда нам удается определить часть энцефалограммы, характерную для депрессивного состояния или любого другого психического расстройства, мы ее изымаем, а затем прокручиваем больному всю остальную запись, и его биоволны приходят в норму.

— Надолго?

— Увы, нет. После сеанса может пройти несколько дней. Максимум неделя. Потом приходится повторять все сначала.

— Это лучше, чем ничего.

— И все-таки этого недостаточно. Люди рождаются с теми или иными генами, которые определяют ту или иную потенциальную психическую структуру. Люди подвергаются определенным воздействиям окружающей среды. Такие вещи нелегко нейтрализовать, и мы в своей больнице пытаемся найти более эффективные и длительные схемы нейтрализации… Не исключено, что вы сможете нам помочь. Поэтому мы вас и пригласили.

— Но я в этом ничего не понимаю, док. Я даже не знал, что энцефалограммы записывают лазером. — Бишоп развел руками. — Боюсь, я не в силах помочь вам.

Доктор Крей нетерпеливо сунула руки в карманы халата и сказала:

— Вы говорили, что лазер записывает больше деталей, нежели ухо способно воспринять.

— Да, и могу это повторить.

— Я вам верю. Мой коллега прочел ваше интервью в "декабрьском номере «Хай Фиделити» за 2000 год, в котором вы как раз об этом говорили. Потому-то мы и обратили на вас внимание. Ухо не воспринимает деталей лазерной записи, но глаз воспринимает. Энцефалограмму изменяет и приводит в норму именно мерцающий свет, а не звуковые ритмы. Звук сам по себе ничего изменить не в силах. Однако он может усилить эффект воздействия света.

— Тогда вам просто не на что жаловаться.

— К сожалению, есть на что. Мы не можем добиться стабильного усиления, поскольку тончайшие, бесконечно сложные вариации звука, записанные с помощью лазера, не воспринимаются на слух. Вариаций слишком много, и те из них, что способны усилить воздействие света, тонут в общем фоне.

— А что заставляет вас предполагать, что такие усиливающие вариации вообще существуют?

— Иногда, в основном случайно, нам удается достичь долговременного лечебного эффекта, но мы не понимаем каким образом. Нам нужен музыкант. Если вы прослушаете записи, сделанные до и после сеанса терапии, возможно, вам интуитивно удастся определить музыкальный ритм, соответствующий нормальной энцефалограмме. Мы записали бы его, и он мог бы усилить воздействие света и повысить эффективность лечения.

— Эй! — обеспокоенно воскликнул Бишоп. — Это слишком большая ответственность. Когда я пишу музыку, я просто ласкаю слух и заставляю сокращаться мускулы. Я не пытаюсь лечить больные мозги.

— Все, о чем мы вас просим, — это ласкать слух и заставлять сокращаться мускулы, но только в такт с музыкой нормальной энцефалограммы… Поверьте, вам не стоит бояться ответственности, мистер Бишоп. Крайне маловероятно, чтобы ваша музыка могла пойти во вред зато она может принести большую пользу. Гонорар вы получите в любом случае, даже если ничего не выйдет.

— Что ж, — сказал Бишоп, — я попробую, хотя обещать ничего не могу.

Через два дня он вернулся. Доктор Крей, которую вытащили с совещания, посмотрела на него усталыми припухшими глазами:

— Как успехи?

— Есть кое-что. Думаю, должно получиться.

— Откуда вы знаете?

— Я не знаю. Просто чувствую… Я прослушал лазерные записи, которые вы мне дали: музыку энцефалограммы пациента в состоянии депрессии и в норме, то есть после сеанса. Вы были правы. Без мерцающего света ни та, ни другая запись на меня не подействовала. И тем не менее я вычленил вторую запись из первой, чтобы определить, в чем различие.