Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 12

Газовый мост рухнул прежде, чем плазмот успел сообразить, что же, собственно, происходит.

Он не упал вниз, поглощенный породившей его колышущейся черной мутью, поскольку успел накопить слишком много энергии. Он рванулся вверх, выбрасывая сгустки и полосы перегретой плазмы к колышущейся короне.

Плазмот обвился вокруг одного из бешено несущихся сгустков материи и приготовился к смерти.

Сияние!

Удар!

Ритм!

Скорость!

Борт «Гипериона», 21 марта, 18.49 единого времени.

Перед доктором Ганнибалом Фриде светился спектр солнечной поверхности, чью сверкающую мощь, казалось, не в силах были сдержать защитные слои купола. Доктор прищурил глаза и бросил взгляд на восток, чуть ниже экватора, отыскивая пару солнечных пятен, едва видных в альфа-водородных лучах. Под воздействием ярчайшего свечения дыра почти исчезла из поля зрения.

А это что такое?! Привыкнув к свету, Фриде обнаружил нечто новое. На фоне золотистого отблеска солнечного диска район вокруг пятен побелел до серебристого сияния. Он был не менее ярок, однако по сравнению с общим свечением спектра выглядел менее красочным, менее насыщенным и интенсивным. Казалось, что с течением времени этот кусок солнечной атмосферы померкнет и потемнеет, подобно тому как маленькая темная точка на золотом яблоке растет и превращается в черную гниль.

Фриде повернул голову, пытаясь отыскать эту область солнца на альфа-водородном снимке, отображенном внизу на дисплее. Пока он крутил головой, Солнце содрогнулось.

Содрогнулось всего один раз, но с какой силой!

Что это могло быть? Фриде быстро взглянул на естественное отображение Солнца, надеясь, что привыкшие к слепящему свечению глаза не сыграют с ним глупую шутку.

Импульс, чем бы он ни был, уже прошел. Солнце по-прежнему являло ученому свой огненный лик с серебристым изъяном. Правда, казалось, что этот район стал немного белее, более расплывчатым и неясным.

Подплыв к дисплею внизу, ученый пытался отследить происходящие изменения на экране. Протуберанец постепенно опадал и наконец поблек и исчез.

Фриде схватился за рукоятки сиденья и рывком подтянул ноги. Не тратя время на привязывание, ученый зацепился ногами за ножки, приблизился вплотную к экрану и увеличил резкость. Сомнений не было — дуга горящего газа между двумя пятнами исчезла.

Что это могло значить? У Фриде был ответ на свой вопрос.

В соответствии с данными наблюдений и солнечными теориями двадцатого века протуберанцы взрывались, распадаясь и возвращая большую часть исходной материи обратно в фотосферу, однако немалая часть кинетической энергии вырывалась в корону и далее в пространство.

Насколько велик объем вырвавшейся энергии? Фриде знал, что астрономы прошлого столетия со своими неточными измерениями, проводившимися за густой земной атмосферой и практически в три раза дальше от Солнца, чем находился сейчас Фриде, полагали, что энергетического потенциала такого взрыва достаточно, чтобы снабжать энергией всю североамериканскую экономику в течение, по крайней мере, десяти тысяч лет. Фриде пришлось, однако, напомнить себе, что в то время ученые оперировали понятиями, восходившими еще к временам использования малоэффективных источников электрической энергии и станций, работавших на твердом топливе. Выражаясь более современным языком, энергия, испущенная при большом солнечном взрыве, соответствовала примерно взрыву двух-трех миллиардов водородных бомб мощностью в одну мегатонну каждая.

Безусловно, подобный взрыв явился бы для ученых прошлого века настоящим откровением. Представшие глазам Фриде два солнечных пятна и протуберанец были воистину огромны. По самым грубым прикидкам, мощность взрыва в пять или шесть раз превосходила вспышки двадцатого столетия и равнялась подрыву двенадцати — пятнадцати миллиардов водородных бомб.

Однако видимое легкое дрожание на экране никак не свидетельствовало об устремившейся в пространство лавине заряженных частиц. Интересно, в какую сторону направился основной поток?

Установленное на космическом корабле оборудование позволяло отслеживать испускаемую на различных волнах энергию, хотя обычно около половины ее приходилось на солнечный свет. В соответствии с программой наблюдения Фриде начал отслеживать информацию по всему диапазону, едва только «Гиперион» поднялся над горизонтом аномалии, так что теперь доктору предстояло считать информацию с накопителей и исследовать взрыв на различных энергетических уровнях.

Повинуясь выработанным годами навыкам, Фриде приступил к изучению, начиная с самых высоких частот, в рентгеновском спектре и гамма-лучах, которые в обычных условиях человеческому глазу недоступны. К тому же именно этот диапазон обладал наивысшим энергетическим потенциалом, так что начать с него представлялось наиболее разумным.

Фриде запустил первый диск, хранивший информацию о волнах с длиной равной десяти в минус третьей степени ангстрем, отмотал его назад до отметки взрыва и включил воспроизведение. Солнце было похоже на светло-серый шар, подобный сумеречной Луне. Однако на востоке, чуть-чуть пониже экватора, виднелась серебряная полоска расплавленного металла, терявшаяся в сероватой дымке. Это и был протуберанец.

Внезапно экран озарился ослепительно белым свечением с радужной каймой по краям. Доктор отмотал запись назад, надеясь поймать изображение в ту самую секунду, когда мост из газов рухнул в пропасть, но взрыв произошел в мгновение ока, а энергетический выброс оказался слишком полным и быстро поглощаемым. Фриде поставил второй диск, считывающий параметры рентгеновского спектра, десять ангстрем. Все та же унылая, неясная картина — и вдруг ярчайшая вспышка.

На мгновение ученый обеспокоился, что взрыв мог повредить датчики коротких волн, расположенные снаружи защитного слоя станции, но затем вспомнил, на каких частотах он сам проводил наблюдения в момент пресловутой вспышки.

Компьютер высчитывал степень излучения в рентгенах для каждой отдельно взятой на экране точки. Курсор мерцал где-то в центре, однако ученому не требовалось передвигать его, поскольку поток заряженных частиц был везде одинаков и составлял порядка 2100 рентген, что в три раза превышало смертельную для человека дозу излучения.

Фриде улыбнулся, поймав себя на мысли, что он стал первым из ученых, кому выпала честь испытать на радиоактивную стойкость два слоя термостойкого стекла, прослойку фреонового геля и ряд связанных воедино жидких кристаллов. Затем ему пришло в голову, что, возможно, масса корабля сумеет надежно защитить Джели, возившуюся на гидропонной станции.