Эллис Питерс - Сокровенное таинство (Хроники брата Кадфаэля - 11)

- Нет, я никогда не видел моего лорда без одежды, разве что когда помогал ему обряжаться в доспехи. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Можно догадаться, какова эта рана, если из-за нее он оставил девушку, с которой был помолвлен. Почему еще он мог так поступить? Он, который всегда держал слово! Он знал, что не сможет дать ей ничего, кроме своего имени при жизни и вдовьей доли после смерти,- потому-то и предпочел предоставить ей свободу, а себя посвятить служению Господу.

- Значит, у него была невеста? - переспросил брат Кадфаэль.

- Была. А сейчас она свободна, и я еду к ней,- заявил Николас с такой горячностью, будто кто-то собирался оспорить его право,- Это я в свое время сообщил ее отцу, что Годфрид принял обет и стал монахом в Хайде. А теперь я собираюсь поехать в манор Лэ и просить ее руки - мой лорд согласился на это и дал мне свое благословение. Когда он сговорился с ее отцом, девочка была еще маленькой и с тех пор ни разу его не видела. Я не вижу причин, по которым она могла бы отказаться выслушать мое предложение, и не думаю, что ее родные сочтут меня недостойным, чтобы просить ее руки.

- Само собой! - искренне согласился Кадфаэль.- Если бы у меня была дочь и с ней приключилась такая история, я был бы рад услышать, что верный оруженосец хочет сдержать слово, данное его лордом. И вы можете, не кривя душой, сказать ей, что в обители он обрел душевный покой, что же до телесной немощи, то здесь о нем заботятся, насколько это возможно. Он ни в чем не испытывает нужды, и ему готовы оказать любую помощь, какая только потребуется.

- Но ты так и не ответил на мой вопрос, - настаивал молодой человек.- Я обещал ему вернуться и рассказать, чем закончится мое сватовство. На это уйдет не больше трех-четырех дней, может быть, я обернусь даже быстрее. Но могу ли я быть уверен, что застану его в живых?

- Сын мой,- терпеливо промолвил брат Кадфаэль,- кто из нас может быть в этом уверен? Никому не дано знать час своей кончины, так же как и час смерти ближнего своего. Вы хотите знать правду, и вы заслужили ее. Да, брат Хумилис умирает. Рана, которую он получил в той злосчастной битве, смертельна. Все, что было сделано для него и что еще будет сделано, может лишь отсрочить конец. Но смерть пока не так близка к вашему лорду, как вы опасаетесь, и он не боится ее. Езжайте спокойно, найдите свою девушку и принесите ей добрые вести. А когда вы вернетесь, то застанете вашего лорда здесь и он сможет порадоваться вместе с вами.

- Думаю, брат Хумилис и впрямь порадуется за него,- сказал Кадфаэль Эдмунду, когда незадолго до повечерия они прогуливались по саду,- если, конечно, этот малый заполучит девицу, а он, сдается мне, умеет добиваться своего. Но сколько еще протянет Хумилис, я даже гадать не берусь. Разумеется, мы сумеем не допустить, чтобы его рана снова воспалилась, но так или иначе она все равно скоро сведет его в могилу. Он сам знает это лучше, чем кто-либо другой.

- Я вообще диву даюсь, как это он до сих пор не помер,- согласился брат Эдмунд, - это ж надо, после такого увечья перенести обратный путь морем, а потом прожить еще более трех лет!

Монахи беседовали, уединившись на берегу Меола, где их никто не мог слышать, иначе они вообще не стали бы затрагивать эту тему. К этому времени Николас Гарнэдж наверняка уже проделал большую часть пути на северо-восток графства, а может быть, и уже добрался до цели. Погода в самый раз для прогулки верхом, и в любом случае он окажется в Лэ до наступления темноты. И таким женихом, как Гарнэдж, занявшем видное положение в королевском войске благодаря своим личным заслугам, едва ли будут пренебрегать. Молодой человек заручился разрешением своего лорда, и теперь ему надо было только понравиться девушке, получить согласие ее родных да благословение Церкви.

- Я слышал разные толки на этот счет,- заметил брат Эдмунд.- Иные полагают, что если нареченный жених вступает в монашеский орден, это само по себе еще не освобождает его невесту от обета верности. Но мне это представляется алчностью и себялюбием - раз уж ты избрал жизненный путь по своему усмотрению, то позволь и девице сделать то же самое. Впрочем, такие споры возникают нечасто, и затевают их люди, которые не в силах поступиться тем, что некогда считали своим, и пытаются удержать своих нареченных в оковах. Брат Хумилис - совсем иное дело, он будет только рад такому счастливому исходу. Вот только может статься, что девушка уже вышла замуж.

- Манор Лэ,- пробормотал Кадфаэль.- Эдмунд, что ты знаешь об этом поместье? Что за семья им владеет?

- Семейство Крус. Если память мне не изменяет, отца девушки зовут Хэмфри. Эти Крусы - вассалы епископа Честерского и держат в тамошних краях несколько маноров - Игтфилд, Харпекот и Прийс, а кроме того, имеют владения и в Стаффордшире. Но Лэ - предмет их семейной гордости.

- Туда-то и спешит этот парень, - кивнул Кадфаэль, - и дай Бог ему добиться успеха - это бы здорово поддержало брата Хумилиса. Для него и просто повидаться с этим честным малым было в радость, а уж коли тот сумеет обеспечить будущее девушки, то глядишь, и продлит этим жизнь своего лорда на год-другой.

С первым звуком колокола Кадфаэль и Эдмунд отправились к повечерию. Похоже на то, что встреча с Николасом и впрямь пошла Хумилису на пользу, ибо он, не спросив разрешения у своих лекарей, облачился в рясу и, опираясь на руку брата Фиделиса, появился в церкви, намереваясь отстоять службу вместе со всей братией.

"Как только служба закончится,- подумал Кадфаэль,- я тут же спроважу его обратно в келью, а то, неровен час, собьется повязка. Но раз он пришел на службу - пусть молится, это говорит о том, что он воспрял духом, невзирая на телесную немощь. Да и кто я такой, чтобы указывать брату нашего ордена, прославленному воину, что должно делать для своего спасения?"

Дни уже становились короче, лето шло на убыль, хотя стояла такая жара, что казалось, она никогда не кончится. Вечерний свет слегка рассеивал полумрак храма, воздух в котором был напоен теплым пьянящим ароматом свежеубранных плодов. Брат Хумилис, высокий и осанистый, но изможденный и выглядевший старше своих лет, стоял рядом с Фиделисом, а по левую руку от Фиделиса пристроился Рун. Казалось, что эти юноши, прекрасные и непорочные, вобрали в себя весь свет вечернего солнца и теперь сами светились, словно зажженные церковные свечи.

А наискосок от них коленопреклоненный брат Уриен пел глубоким, сильным голосом, не сводя глаз с юных монахов,- с каштановой головы и с русой. День за днем эти двое, немой и речистый, все больше сближались. И какой чудовищной несправедливостью представлялось Уриену то, что для него не было места рядом с ними. Оба были так желанны и так недоступны - жгучая неутоленная страсть не давала ему покоя ни днем, ни ночью, тоска грызла его, и ни сон, ни молитвы не приносили успокоения. Ужаснее всего было то, что он стал смотреть на них обоих как на существа женского пола. Стоило Уриену взглянуть на того или другого - и перед ним возникало лицо его изменницы-жены. Как будто бы это она смотрела не на него, а сквозь него, не узнавая Уриена и не удостаивая его даже презрением. Он пел сладкозвучный псалом Повечернего канона, а сердце его изнывало в непереносимой муке.