Эллис Питерс - Ученик еретика (Хроники брата Кадфаэля - 16)

- Спасибо на добром слове, - с признательностью откликнулся Жерар. - Я благодарен вам как человек, причастный к этим событиям, поскольку и Олдвин, и Илэйв - оба мои домочадцы, и на мне лежит ответственность за них обоих. Один из них вероломно убит, и я жажду восстановления справедливости. Я не одобряю всех его поступков, хотя и понимаю, что человек подобного склада не мог действовать иначе. Все, что я могу сейчас сделать, - это похоронить Олдвина как подобает и способствовать розыскам убийцы. Но у меня есть долг и по отношению к живому. Против Илэйва выдвинуто тяжелое обвинение - и не выслушаете ли вы меня по данному поводу?

- С превеликой охотой, - заверил его Радульфус. - Продолжайте!

- Подобные просьбы сейчас некстати! - Каноник Герберт обеспокоенно зашевелился в своем кресле. Нахмурившись, оглядывал он стоящего перед ним Жерара Литвуда, мощно попиравшего каменные плиты пола. - Сейчас мы не слушаем дело о ереси. Отведение одного обвинения...

- Обвинение в убийстве не предъявлялось, - перебил его аббат. - И, судя по всему, уже не будет предъявлено.

- Снятие одного обвинения, - невозмутимо продолжал Герберт, - не уничтожает обвинения, которое уже было выдвинуто и ждет рассмотрения. Капитулу не подобает выслушивать просьбы, являющиеся несвоевременными, поскольку епископ еще не высказал свое мнение о деле. Мы не должны нарушать установленные правила.

- Милорды, - произнес Жерар с завидным самообладанием, - у меня к вам предложение, вполне разумное и позволительное, если вы его таковым сочтете. Однако, чтобы его высказать, в своей речи мне необходимо коснуться Илэйва, характер которого и поведение в нашем доме мне хорошо известны. Все это имеет к моим словам самое непосредственное отношение.

- Я нахожу целесообразным выслушать просителя, - твердо заявил аббат. Говори не стесняясь, мастер Жерар!

- Благодарю вас, отец аббат! Всем известно, что вышеупомянутый юноша несколько лет находился в услужении у моего дядюшки и проявил себя честным, усердным работником. И потому дядюшка взял его с собой в паломничество слугу, охранника и надежного друга. Они посетили Иерусалим, Рим и Компостеллу - и во все это время Илэйв верно служил своему хозяину. Он ухаживал за ним во время болезни и, когда старик на обратном пути скончался во Франции, привез его тело, чтобы похоронить здесь, в аббатстве. Это была долгая и верная служба, милорды. Помимо прочих поручений, верно им выполненных, Илэйв доставил сбережения, находящиеся в этой шкатулке и предназначенные в приданое Фортунате, приемной дочери Уильяма, а ныне моей.

- С этим никто не спорит. - Герберт обеспокоенно подался вперед. - Но какое отношение это имеет к делу? Обвинение в ереси остается в силе и не может быть отставлено. Я достаточно насмотрелся на ужасы, к которым приводит ересь, и потому считаю ее грехом более тяжким, чем убийство. Разве мы не знаем, что самые невинные и добродетельные на мирской взгляд люди, проповедуя ересь, развращают тысячи душ? Человека спасают не добрые дела, но божественная благодать, а тот, кто отвергает истинное учение Церкви, отвергает милость Божию!

- И все же сказано, что дерево узнается по плодам, - сухо заметил аббат. - Господь не спросит у нас совета, кому должно оказывать милость. Продолжай, мастер Жерар. Я верю, что твое предложение достойно внимания.

- Спасибо, святой отец! Итак, по крайней мере известно, что мой слуга Олдвин погиб не от руки Илэйва, который никогда не завидовал ему и не метил на его место. Но так уж получилось, что должность конторщика теперь свободна. Юношу я знаю и доверяю ему, и мне хотелось бы взять его на освободившееся место и ввести в дело. Если вы освободите молодого человека под мое поручительство, я буду нести за него ответственность. Я готов поручиться, что он не покинет пределов Шрусбери, но будет жить у меня в доме, пока обвинение в ереси не будет снято, и являться на капитул по первому требованию.

- А если постановление суда окажется иным?

- Будет суд - будет и постановление, и тогда уже юноше не будут нужны поручители.

- Какая самонадеянность! - холодно заметил Герберт. - Отчего ты так уверен в своей правоте?

- Я говорю то, что думаю. Как не понять, что в пылу спора, разгорячившись от выпитого, можно запросто наболтать всякой чепухи, но навряд ли Бог станет наказывать человека за глупость, которая сама по себе уже является наказанием.

В глазах Радульфуса промелькнула искорка смеха, но только те, кто давно и хорошо знал аббата, сумели ее заметить.

- Что ж, твое доброе намерение похвально, - сказал аббат. - Хочешь что-то еще добавить?

- Только то, святой отец, что к моему голосу присоединяется еще один. В этой шкатулке пятьсот семьдесят пенсов - приданое, завещанное приемной дочери. Поскольку шкатулку доставил Фортунате Илэйв, девушка желает ради памяти достопочтенного Уильяма использовать это сокровище для освобождения Илэйва из темницы. Фортуната предлагает это в качестве залога, а я выступлю поручителем, что юноша явится на суд, когда наступит время.

- Ты по собственной воле предлагаешь эти деньги, дитя? - спросил аббат, взглянув на застенчивую, настороженную Фортунату. - Тебя никто не принуждал?

- Никто, святой отец, - с твердостью отвечала Фортуната. - Я сама так решила.

- А знаешь ли ты, - продолжал мягко увещевать ее аббат, - что все те, кто дает залог, рискуют его потерять?

Фортуната величественно подняла красивые, цвета слоновой кости веки - и лучистые, зеленоватые глаза ее сверкнули решимостью.

- Не все, святой отец, - ответила девушка убежденно, однако голос ее прозвучал с дочерней ласковостью. По еле заметному движению в лице настоятеля Кадфаэль понял, что Радульфусу понравился ответ.

- Откуда вам знать, святой отец, - сказал Жерар доверительно и в то же время как бы сетуя, - когда женщины делают ставку наверняка? Я, в свою очередь, приложу все старание, чтобы сдержать свое слово, если вы отпустите Илэйва под мое поручительство. В любое время, как только вам понадобится, вы сможете найти его у меня в доме. Если уж он не убежал раньше, когда оказался за воротами, то теперь и подавно не сбежит. Ведь Фортуната дает за него залог! Как вы понимаете, я в юноше не сомневаюсь, - великодушно заключил Жерар.

По правую руку от Радульфуса сидел каноник Герберт, по левую - приор Роберт, и обоих можно было назвать больше столпами ортодоксии, чем доктрины. Слово каноника было для Роберта священно, и влияние архиепископа, отраженное в нем, не могло не воздействовать на ум и без того косный. В присутствии собственного аббата и викария архиепископа Роберт разрывался, стараясь угодить обоим. Но при крайних обстоятельствах он склонялся на сторону Герберта. Кадфаэль наблюдал, как Роберт вникает в суть спора, набожно сложив руки, приподняв серебряные брови и поджав губы; как подыскивает слова, чтобы выразить свое восторженное одобрение доводам Герберта, в конце концов ограничиваясь простым повторением сказанного. Но аббат знал Роберта не хуже Кадфаэля. Что же касается Герберта, то Кадфаэль внезапно постиг и эту столь чуждую ему душу. Ведь каноник, насмотревшись в Европе на всяческие ужасы, и в самом деле опасался, что дьявольские злокозненные речи приведут к расколу христианского мира и что громогласные лжеучители, поднимающиеся из Лимба подобно пузырям в кипящем бульоне, призовут толпы одураченных последователей творить неслыханные злодейства. Ужас Герберта перед угрозой ереси был неподделен, неясно было только, отчего ему померещился лжепророк в честном, открытом юноше.