Роберт Уилсон - Ось

Автобус периодически останавливался у железобетонных терминалов и придорожных магазинов и складов. Мир заброшенных людей и неверных огней. Город остался позади, впереди было только шоссе и бескрайняя морская тьма.

Диана Дюпре прошла по проходу между сиденьями и села рядом с Лизой.

— Турк думает, что вы должны более серьезно относиться к риску, — сказала она.

— Он сам вам так сказал?

— Нет, это мое мнение.

— Я серьезно отношусь.

— Но с телефоном вы просчитались. Скорее всего звонок не засекут но кто знает, что у них за техника? Может, они пользуются чем-то таким, о чем мы даже понятия не имеем.

— Понимаю, — ответила Лиза. — Просто…

Она не знала, как это выразить. Просто слишком большой кусок ее прежней привычной жизни ускользал теперь навсегда под вращающимися колесами автобуса.

К тому времени, как они доехали до ближайшего к «Эранджи» склада, Турк перестал наконец скрежетать зубами. Лицо его приобрело трогательно-застенчивое выражение. Он поглядывал на Лизу искоса, словно прося прощения. Она делала вид, что этого не замечает.

— Отсюда около полумили до «Эранджи», — сказал он. — Как вы смотрите на маленькую пешую прогулку?

— Положительно, — сказала Диана. Лиза только молча кивнула в ответ.

От склада к аэродрому вела проселочная, еле-еле освещенная дорога. Лиза вслушивалась в хруст гравия под ногами и шелест ветра в низкорослом кустарнике — деревьев здесь не было. В зарослях травы стрекотали насекомые, которых можно было бы спутать со сверчками, если б не какой-то похоронный тон в их стрекоте — словно кто-то безутешный, беззвучно рыдающий, без конца водил ногтем по расческе.

Они подошли к ограде «Эранджи» сзади, подальше от главных ворот. Турк выудил из кармана ключ и открыл запертую на цепь калитку.

— Нам лучше постараться не привлекать к себе внимания, пока не дойдем до места. Сам терминал закрывается в десять, но тут всегда есть кто-то из техников, а на новой полосе теперь еще и ночная охрана.

— Разве ты не имеешь права приходить сюда, когда захочешь? — спросила Лиза.

— В общем-то, имею. Но все-таки лучше, чтобы нас никто не видел.

Они подошли к небольшому алюминиевому ангару — одному из множества таких же вдоль взлетной полосы. На воротах его висел замок.

— Я не шутил насчет лома, — сказал Турк. — Сейчас будем искать что-нибудь, чем можно взломать замок.

— Твой самолет заперли в твоем собственном ангаре?

— Да, все довольно глупо вышло. — Он отошел в сторону, подыскивая подходящий инструмент.

Лиза вспотела, ноги у нее болели от ходьбы и хотелось в туалет. О том, чтобы переодеться, нечего было и мечтать.

— Не сердитесь на Турка, — сказала Диана. — Он вам доверяет и одновременно побаивается. Он…

— Вы что, и дальше так собираетесь?.. Все эти мудрые наставления… Мне это уже надоело немного.

Диана застыла, широко раскрыв глаза. А потом — к облегчению Лизы — рассмеялась.

— Я хотела сказать, простите, конечно… Но…

— Не стоит! Я ничуть не обиделась. Одно из искушений старости: поучать молодых.

— Я понимаю, чего Турк боится. У него обыкновение сжигать за собой мосты. А мне мои мосты все еще дороги. У меня есть другая жизнь, у меня есть дом…

— И тем не менее, — снова улыбнулась Диана, — как сказал бы мудрец, сейчас вы находитесь здесь.

Турк вернулся с куском арматуры и просунул его под дверную петлю. Ее было куда легче оторвать от ворот, чем сломать сам замок. Покорно хрустнув, петля упала на землю. Он раздвинул в стороны высокие стальные створки и включил свет.

Его самолет был на месте. Двухмоторный «Скайрекс». Лиза помнила его еще с того неудачного полета в Кубелик. Казалось, с тех пор промелькнула целая жизнь.

Турк занялся самолетом, пока Диана и Лиза сидели в грязноватой подсобке для техников. Затем Лиза вышла наружу и увидела Турка, беседующего явно на повышенных тонах с человеком в форме. Человек был маленького роста и лысоватый. Вид у него был определенно несчастный.

— Я должен буду позвонить мистеру Эранджи, — говорил он. — Вы же сами понимаете.

— Мне нужно всего пару минут, — отвечал Турк. — За эти годы я выкупил у него ангар уже трижды или четырежды. Должно же и мне что-то причитаться?

— Я настоятельно советую вам этого не делать.

— А я ничего и не делаю. Пятнадцать минут — а потом звоните куда хотите.

— Я делаю вам предупреждение. Вы не сможете сказать, что я вам это позволил.

— У меня и в мыслях нет что-то подобное говорить.

— Хорошо, пятнадцать минут… Нет, лучше — десять.

Охранник повернулся и удалился.

Когда-то, говорил Турк, аэродромы в Экватории были везде, где только можно было найти место под взлетную полосу. Маленькие четырехместные винтовые самолеты могли доставить кого угодно куда угодно, и никого не волновали никакие пассажирские декларации. Все постелен но изменилось под давлением Временного Правительства и авиакомпаний. Рано или поздно, говорил он, большой бизнес и большая власть сровняют аэродромы типа «Эранджи» с землей. Даже взлет в неурочное время теперь не вполне законен. Скорее всего это будет стоить ему лицензии. Но его уже и без того задавили. Что ему теперь терять.

Он вывел самолет на свободную полосу и начал разбег.

В этом весь Турк, подумала Лиза. Это он умеет делать лучше всего. Собраться по тревоге и полететь неизвестно куда. В каком-то смысле он верил в искупительную силу дальних мест. У нее самой такой веры не было.

Самолет взлетел, болтаясь из стороны в сторону, словно воздушный змей. Мотор тихо урчал, за окнами мелькали лопасти винтов. Впереди виднелись озаренные лунным светом горы. Ибу Диана смотрела в окно и шептала про себя что-то вроде: «Надо же, самолет, и такой тихий. Раньше было совсем не так. Раньше… сколько лет прошло…»

Лиза видела наклонившуюся вправо дугу берега и далекую, все уменьшающуюся, сверкающую кляксу Порт-Магеллана. Она смотрела исподволь на Турка, ожидая, что он все-таки заговорит с ней, — может быть, даже извинится наконец. Но он молчал. Только раз неожиданно обернулся. Лиза как раз глядела в окно на ослепительный след падающей звезды, прочерченный над пиками и ущельями и растворившийся в безмолвии западной пустыни.

Страшный снимок, пришедший с утра по электронной почте, совершенно выбил Брайана из колеи. Это заставило его вспомнить то, чего совсем не хотелось бы помнить.

Ему тем летом должно было исполниться тринадцать, и он работал на общественных началах в епископальной церкви, прихожанами которой были его родители. Сам он не был таким уж набожным подростком: догматика давалась ему с трудом, занятия по Закону Божьему он обычно прогуливал. Однако церковь — физически и как учреждение — обладала той же незыблемой силой, что и закон (позже Брайан стал называть это про себя словом «устои»). Она предполагала порядок вещей. Его родители, пережившие экономический и религиозный хаос Спина, посещали ее каждые выходные. Брайан любил эту церковь еще и из-за хвойного запаха свежевыстроенной часовни, из-за утреннего света, дробящегося в витражах. Поэтому он охотно согласился поработать в церкви на каникулах. Поначалу было скучновато. Он подметал часовню, открывал двери пожилым прихожанам, исполнял всякие мелкие поручения пастора и хормейстера. Но в середине августа его попросили помочь в организации ежегодного пикника.