Роберт Уилсон - Ось

Айзек понимал, чем он отличается от остальных. Знал, что его сотворили в надежде установить контакт с гипотетиками и что взрослые, среди которых он жил, были разочарованы результатами эксперимента. Знал он и другое. Что космическая пустота не пуста, она наполнена призрачными частицами, живущими слишком короткое время, чтобы они могли взаимодействовать с материальным миром. Тем не менее гипотетики умели использовать эти эфемерные частицы для передачи и получения информации, и та часть Айзека, что была внедрена в него при помощи марсианской биотехнологии, перестроила его нервную систему для приема их сигналов. Сигналы эти никогда не складывались ни в какие осмысленные сообщения. Просто возникало ощущение какого-то беспокойного и невыразимого зова издалека. Или, как сейчас, почти что боли. Эта боль была вызвана приближающимся облаком пыли и пепла. Незримая смута всколыхнула невидимый мир. Ум и тело Айзека содрогались в такт его биениям.

Он сознавал и все прочее. Что его перенесли в машину и усадили на заднее сиденье, что кто-то пристегнул его ремнями к креслу. Он слышал голоса и споры прежних и новых своих друзей. Они боялись за него. Боялись за себя. Он слышал, как доктор Двали отдавал приказания, как захлопнулись дверцы, как взревел мотор. Он был рад, что с ним сидит и гладит его по голове миссис Рэбка, а не доктор Двали. В нем разгоралась неприязнь к доктору Двали. Почти ненависть, которую он сам не мог объяснить.

Миссис Рэбка не была врачом. Но, как и остальные Четвертые, она разбиралась в медицине и владела навыками. Лиза наблюдала за тем, как она набирает успокоительное в какой-то старинный шприц и делает мальчику укол. Айзек задышал глубже, и его стоны понемногу перешли во вздохи.

Машина тронулась. В падающей пыли вырисовывались и плясали колонны света от фар. Турк, с согласия Четвертых, сел за руль. Он пытался проехать через предгорья, пока дороги не стали непроходимыми. Лиза спросила, не стоит ли отвезти Айзека в больницу, но миссис Рэбка, покачав головой, ответила: «Там ему ничем не смогут помочь. Ничем, чего не смогли бы сделать мы сами».

Диана Дюпре тревожно смотрела на него широко раскрытыми глазами. Сьюлин Муа тоже посматривала на мальчика с выражением ужаса и отчаяния на лице, как казалось Лизе.

Рядом с ним сидела миссис Рэбка. Ей он клал голову на плечо, она ободряла его — вслух или просто легким нажатием руки, — когда машину подбрасывало, и он пугался от тряски и грохота. Она гладила его по волосам и вытирала лоб влажной салфеткой. Наконец успокоительное подействовало, и он уснул.

У Лизы с тех самых пор, как они приехали в коммуну Четвертых, вертелся на языке само собой разумеющийся вопрос. Поскольку все молчали, а она была слегка не в себе от скрипа «дворников», размазывающих пыль по лобовому стеклу, она сделала глубокий вдох и спросила:

— А мать Айзека сейчас жива?

— Да, — ответила миссис Рэбка.

Лиза обернулась к ней:

— Вы — его мать?

— Да, я.

«Айзек, что ты видишь?»

Он с трудом отходил от неестественного сна, в который погрузило его лекарство, и не сразу сообразил, о чем его спрашивают.

Это был голос миссис Рэбка. Айзек попытался было ответить, пока снова не накатит боль и не лишит дара речи. Но это было трудно, поскольку сейчас он вообще мало что различал. Он понимал, что находится в машине, знал, кто рядом, видел, как проносится пепел за окном, но все это казалось ему призрачным и ненастоящим. Уже день, или еще ночь? Машина остановилась. Вместо того чтобы ответить миссис Рэбка, он сам спросил:

— Где мы?

Перед ним возник человек, которого звали Турк Файндли.

— Это Басти. Такой маленький городок. Мы, наверное, немного здесь поживем.

За окном в пепельном тумане вырисовывались небольшие домики. Их он видел вполне ясно. Но миссис Рэбка спрашивала его не о том.

— Айзек? Ты можешь идти?

Да, он мог, хотя лекарство уже переставало действовать, и острое лезвие мира снова приближалось. Он выбрался из машины. Миссис Рэбка поддерживала его под руку. На лицо его садилась пыль. Пыль с запахом чего-то горелого. Миссис Рэбка втолкнула его в ближайший домик, одну из пристроек мотеля. Айзек слышал, как Турк сказал, что ему удалось снять последний свободный номер много дороже, чем он стоил. Сегодня здесь многим пришлось задержаться, сказал Турк.

Теперь он был в комнате. Лежал на спине, в постели. Пепла в воздухе поубавилось, хотя по-прежнему чувствовалась вонь. Миссис Рэбка принесла чистую тряпочку и принялась стирать с его лица пыль.

— Айзек, — снова осторожно спросила она, — куда ты смотришь? Что ты видишь?..

Потому что он по-прежнему поворачивал голову в одну сторону — на запад — и неотрывно смотрел туда.

Что он видел?..

— Свет.

— Здесь?

Нет.

— Далеко. Дальше, чем горизонт.

— И ты можешь видеть его отсюда? Ты видишь его сквозь стены?

Он кивнул.

— На что он похож?

У Айзека в голове теснилось множество слов, множество ответов. Пожар где-то очень далеко. Взрыв. Восход. Закат. Место, где звезды падают и сгорают в неистовой жажде жить. И что-то еще глубоко под землей, что знает и зовет их.

Но он ответил просто и честно:

— Не знаю.

Турк был единственным из них всех, кто раньше бывал в Басти. Название города, как он сказал, происходит от слова на хинди, означающего «трущобы». Басти не очень походил на трущобы. Это был обычный закопченный придорожный городок на краю Руб-эль-Хали, снабжающий всем необходимым транспорт, который следовал по самому северному маршруту к нефтеносным землям и обратно. Шлакоблочные здания, сколько-то домиков из бруса, магазин, в котором продавались манометры для шин, атласы и компасы, солнцезащитные кремы, дешевые романы, одноразовые мобильники. Три заправки, четыре ресторана.

Ничего этого Лиза из гостиничного окна разглядеть не могла. Пепел сеялся в воздухе серой вонючей завесой. То ли где-то оборвались провода, то ли трансформаторы закоротило от пыли. На скорую их починку можно было не надеяться, — слишком захолустные места. Чудо, что они вообще сюда добрались на своем внедорожнике. Служащий мотеля постучал в дверь, принес фонарики и предупредил, что пользоваться свечами и другим открытым огнем в номере нельзя. Но Четвертые уже достали собственные фонарики, при свете которых все равно ничего невозможно было разглядеть, кроме грязных стен в пестрых обоях. Лизе понадобилось в ванную, и она сходила туда при свете фонарика.

Айзек уснул — уже не столько благодаря успокоительному, сколько от истощения. Взрослые решили обсудить происходящее. Двали, как обычно, своим проникновенным и хорошо поставленным голосом принялся рассуждать о пепле.