Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 15

Но коня не было.

Амнет надел на себя оружие, перекинул сумки через одно плечо, к другому петлей прикрепил флягу и надвинул капюшон на голову, чтобы защититься от солнца. Путь предстоял долгий.

Даже слепой различил бы следы армии короля Ги. А Томас Амнет теперь не был слепым.

На третий день пути, будучи еще очень далеко от арьергарда христиан, он наткнулся на бедуинов.

Он поднимался на невысокий пригорок, когда вдруг до него донесся звук, подобный ропоту океанских волн на далеком берегу: такой звук слышит нормандский крестьянин, находясь в полумиле от прибрежных скал залива Сены, то есть слишком далеко, чтобы увидеть свежие вздохи Атлантики или различить, где кончается взмах одной волны и начинается завиток следующей. Но достаточно близко, чтобы почуять запах соли в воздухе и уловить пульс прибоя. Это был бессловесный голос людей, числом десять раз по десять тысяч, стоящих лагерем по другую сторону пригорка.

Без всякого дара предвидения Амнет мог сказать, что за армия стояла на его пути. Он бросил свою поклажу, припал к земле, прополз последние несколько футов до вершины холма и чуть-чуть приподнял голову над склоном.

Более многочисленные, нежели колония морских птиц, воины Саладина двигались вокруг дымных костров своих биваков. Ярче, чем ручные зеркальца в руках придворных красавиц, горели на солнце их шлемы и нагрудные пластины, разбрасывая вокруг лучи сквозь висящую в воздухе пыль. Шумно, как вороны на засеянном поле, носились по лагерю сарацинские конники на своих арабских скакунах, опрокидывая кипящие котлы и вызывая вопли негодования пеших наемников.

Амнет поднял руку и, отделив большим пальцем десятую часть видимого пространства лагеря, сосчитал людей на этом участке. Сбившись со счета, он начал прикидывать число солдат вокруг каждого костра, затем сосчитал костры.

Перед ним было двадцать тысяч солдат или около того, не считая перемещавшихся конников. Границы лагеря терялись из виду и на западе, и на востоке. Амнет не мог сказать, как далеко простирался этот бивак. Одно было ясно: он вставал на пути Томаса Амнета к армии короля Ги.

Но если войско Саладина, которое сначала шло впереди короля, каким-то образом оказалось позади, что же тогда произошло с христианским войском? Может, оно свернуло в сторону? Или же, набрав скорость, одним махом проскочило через сарацинскую орду? Или Саладин свернул со своего пути?

Амнет все еще ломал голову над этой задачей, когда вдруг почувствовал, что его тянут за край плаща. Он поднял голову.

У ног Амнета присел бедуин, пригнувшись так, чтобы его голова не была видна с той стороны холма. Он отбросил уголок платка, защищавший рот и нос от солнца. Вычурный изгиб его усов, черных, как вороново крыло, и широких, как строчки в каллиграфии пьяного монаха, приковал внимание Томаса Амнета. Он видел эти роскошные усы, это широкое лицо, этот пристальный взгляд каждый раз, рассматривая испарения, струящиеся над камнем.

Крылья усов приподнялись и затрепетали в улыбке, открывшей превосходные белые зубы.

— Позволь показать тебе чудо, о христианский господин! — Голос был певучий, живой и насмешливый.

— Что это? — опасливо спросил Амнет.

— Реликвия, господин, кусок каймы плаща Иосифа. Он был найден в Египте через много столетий, но его краски не потускнели.

Проворные руки извлекли из-под бедуинского бурнуса что-то узкое и шелковистое, поблескивающее на солнце.

Амнет сжал рукоятку кинжала, быстро приняв сидячее положение выше по склону и не спуская глаз со шнура-удавки. Бедуину пришлось бы сделать рывок вверх, чтобы добраться до шеи Амнета. Но тогда семь дюймов холодной стали рассекут этого человека от солнечного сплетения до лобка.

И тут Амнет почти реально ощутил, как нож начнет крутиться и дергаться в его руке, если придется вспарывать эту плоть. То был не простой смертный — Камень, покачивающийся в своем футляре под поясом Амнета, тоже знал это. Он говорил Амнету, что энергия, струящаяся под этой бронзовой кожей, отразит любое оружие. Шелковый шнурок доказывал, что перед Томасом похититель душ — гашишиин. Камень же утверждал, что это не рядовой приверженец культа.

Томас Амнет был готов сразиться с армией. Но видения Камня возложили на него иную миссию.

— Не здесь, ассасин, — тихо сказал он.

Улыбка бедуина, широкая и притворная, внезапно исчезла. Губы сжались в жесткую прямую линию. Глаза сузились и превратились в темные точки.

— Да, — согласился он наконец. — В лагере государя Саладина не должны слышать криков.

— Ты приготовил место?

— Я знаю одно подходящее.

— Так веди.

Быстрым и гибким движением человек поднялся и, не оборачиваясь, зашагал вниз по склону холма. Его спина была ничем не защищена от удара меча тамплиера. Но оба знали, что удар не будет нанесен, ибо окажется бесполезным.

Амнет оставил на холме мешки, флягу и меч. Он шел за ассасином на восток.

К полудню второго дня даже самые гордые из тамплиеров выстраивались в очередь, чтобы получить возможность встать на колени и опустить лицо в грязную лужу, образовавшуюся в той выемке, где еще недавно лежала овца. Вода, скапливавшаяся там, была слишком драгоценной, чтобы позволять ей растекаться по стенкам сосудов или пропитывать кожу фляг.

Лошадей не поили вовсе. Жерар де Ридерфорт знал, что это ошибка: лошади были их спасением. Для французского рыцаря сражаться означало сражаться в седле, орудовать пикой, превзойти противника умением держаться на коне. Кроме того, в этой пустыне пешему человеку далеко не уйти. Бросить лошадей умирать от жары и жажды означало признать собственное поражение.

Но большая часть королевского войска уже готова была признать что угодно.

В первую же ночь их сон у разрушенного Гаттинского колодца был прерван доносившимся снизу молитвенным бормотанием мусульманской армии. В сумерках высокие чистые выкрики муэдзина придавали ритм неясному ропоту лагеря, готовящегося ко сну. Затем раздались мертвяще-монотонные песнопения. На слух христианина это были не молитвы, а скрежет неумолимой машины, предназначенной для перемалывания доблестных рыцарей острыми саблями.

Некоторые воины, завороженные этими звуками и обезумевшие от жажды, оседлали лошадей и направились прямо к невысоким овражистым холмам, окружавшим пересохшее плато. Они ехали достаточно тихо, обмотав поводья тряпками, чтобы не звенели. По лагерю пронеслась молва, что они собираются спуститься в овраг, привязать лошадей на виду у сарацин, подползти на животах к ближайшей воде, напиться и вернуться тем же путем.

Больше этих людей никто не видел.

Жерар мог только предположить, что они были схвачены и обезглавлены на месте. Таков был приказ Саладина — во всяком случае относительно тамплиеров.