Клиффорд Саймак - Прелесть

— Мы их встряхивали, — заметил Гриффит, — все пустые.

— Все, кроме одного, — настаивал Тэйлор.

— Я склонен верить в твою правоту, Дунк, — сказал Лоуренс. — Здешний мир покинут, обобран и брошен на съедение ржавчине. Вообще-то мы могли догадаться, как только обнаружили, что он беззащитен. Разумные существа предусмотрели бы какие-то средства обороны — скорее всего, автоматические, — и если бы нас не хотели впускать, мы бы здесь никогда не очутились.

— Окажись мы поблизости в ту пору, когда этот мир функционировал, — поддержал Гриффит, — нас бы разнесло вдребезги, прежде чем мы его бы хоть одним глазком увидели.

— Пожалуй, великая была раса, — задумчиво сказал Лоуренс. — Одна лишь экономика такой планеты способна любого бросить в дрожь. Чтобы создать такую планету, надо было веками затрачивать на это рабочую силу всей расы целиком, а создав, надо было веками держать планету-машину на ходу. Это означает, что местное население тратило минимум времени на добывание пиши и производство миллионов вещей, употребляемых в быту.

— Они упростили свой образ жизни и свои нужды, — сказал Кинг, — сведя все к самому необходимому. Одно уже это само по себе — признак величия.

— Притом же они были фанатики, — высказался Гриффит. — Не забывайте этого ни на миг. Подобный труд по плечу лишь тем, кто одержим всепоглощающей, слепой, однобокой верой.

— Но зачем? — удивлялся Лоуренс. — Зачем выстроили эту махину?

Все промолчали, только Гриффит тихонько хмыкнул.

— Даже ни одного предположения? — подзадорил он. — Ни одной осмысленной гипотезы?

Из тьмы, окутывающей крохотный кружок света от включенной плиты, медленно поднялся высокий человек.

— У меня есть гипотеза, — сознался он. — Вернее, мне кажется, я знаю, в чем тут дело.

— Послушаем Скотта, — громогласно объявил Лоуренс. Математик покачал головой:

— Нужны доказательства. Иначе вы заподозрите, что я рехнулся.

— А доказательства отсутствуют, — скептически заметил Лоуренс. — Нет здесь доказательств чего бы то ни было.

— Я знаю место, где есть доказательство, — не утверждаю с уверенностью, но, возможно, оно там есть.

Все сидящие тесным кругом возле плиты затаили дыхание.

— Помнишь тот ящик? — продолжал Скотт. — Тот самый, о котором только сейчас упоминал Тэйлор. Тот, где что-то гремело при встряхивании. Тот, который нам не удалось открыть.

— Мы по-прежнему не можем его открыть.

— Дайте мне инструменты, — попросил Скотт, — и я открою.

— Это уже было, — мрачно сказал Лоуренс. — Мы уже проявили бычью силу и ловкость, открывая тот злополучный люк. Нельзя же все время применять силу при решении задач. Здесь не сила нужна, а понимание.

— По-моему, я знаю, что там гремело, — гнул свое Скотт. Лоуренс промолчал.

— Послушай-ка, — не унимался Скотт. — Если у тебя есть какая-нибудь ценная вещь, которую ты хочешь сберечь, что ты с ней делаешь?

— Да в сейф кладу, — не задумываясь, ответил Лоуренс.

В длинных мертвых пролетах исполинской машины воцарилось молчание.

— Нет и не может быть надежнее места, — снова заговорил Скотт, — чем ящик, который не открывается. В таких ящиках хранилось что-то исключительно важное. Но одну вещицу хозяева планеты забыли захватить — где-то они недоглядели.

Лоуренс медленно поднялся с места.

— Достанем инструменты, — сказал он.

…Внутри оказалась продолговатая пластина, весьма заурядная на вид, с симметрично пробитыми отверстиями. Скотт взял ее в руку, и рука его задрожала.

— Надеюсь, ты не разочарован, — горько сказал Гриффит.

— Ничуть, — ответил Скотт. — Именно это я и предполагал. Все дожидались продолжения.

— Не будешь ли ты любезен… — не вытерпел Гриффит.

— Это перфокарта, — пояснил Скотт. — Ответ некой задачи, введенной в вычислительную машину.

— Но мы ведь ее не расшифруем, — огорчился Тэйлор. — Никакими силами не установишь, что она означает.

— Ее и незачем расшифровывать, — усмехнулся Скотт. — Она и так рассказывает, что здесь такое. Эта машина — весь мир в целом — представляет собой вычислительное устройство.

— Что за бред! — воскликнул Баклей. — Математическое…

— Не математическое. — Скотт покачал головой. — По крайней мере, не чисто математическое. Нечто более значительное. Логическое, по всей вероятности. Возможно, даже этическое.

Он оглядел присутствующих и прочел на их лицах все то же неверие, развеять которое до конца едва ли удастся.

— Да посудите же сами! — вскричал он. — Бесконечная повторяемость, монотонная одинаковость всей машины. Таково и есть вычислительное устройство — сотни, или тысячи, или миллионы, или миллиарды интегрирующих схем, сколько бы их ни было нужно, чтобы ответить на поставленный вопрос.

— Есть же какой-то фактор ограничения, — пробубнил Баклей.

— На всем протяжении своей истории, — ответил Скотт, — человечество не слишком-то обращало внимание на такие факторы. Оно упорно делало свое дело и преодолевало все мыслимые факторы ограничения. Очевидно, здешняя раса тоже не слишком-то обращала на них внимание.

— Есть такие факторы, — упрямо твердил Баклей, — которыми попросту невозможно пренебречь.

У мозга — свои ограничения. Он ни за что не станет познавать самого себя. Он слишком легко забывает — забывает слишком многое и всегда именно то, что следовало помнить. Он склонен к терзаниям, а для мозга это почти равносильно самоубийству. Если чрезмерно напрягать мозг, он находит убежище в безумии. И наконец он умирает, Умирает как раз тогда, когда становится полноценным.

Поэтому создают механический мозг-гигант, двадцатимильным слоем покрывающий планету с Землю величиной, — мозг, который займется животрепещущими проблемами, и никогда ничего не забудет, и с ума не сойдет, ибо ему неведомо смятение.

Сорваться после этого с места и покинуть такой мозг — двойное безумие.

— Все наши догадки бессмысленны и никчемны, — сказал Гриффит. — Никогда мы не узнаем, для чего служил этот мозг. Вы упорно исходите из предпосылки, будто хозяева этой планеты были гуманоидами, а ведь столько же шансов за то, что они отнюдь не гуманоиды.

— Предположение о том, что они в корне отличаются от нас, совершенно абсурдно, — возразил Лоуренс. — В городе на Четвертой могли бы поселиться люди. Обитатели той планеты сталкивались с теми же техническими проблемами, что встали бы и перед нами, если бы мы затеяли подобное начинание; выполнили они все в том же стиле, какого придерживались бы и мы.

— Ты не учитываешь того, что сам же так часто подчеркиваешь, — сказал Гриффит. — Не учитываешь фанатической тяги, которая заставила их пожертвовать решительно всем во имя великой идеи. Мы, как ни бейся, не достигли бы столь тесного и фанатического сотрудничества. Один допустил бы грубейшую ошибку, другой перерезал бы горло третьему, четвертый потребовал бы следствия, а там оказалось бы, что вся свора спущена с цепи и лает на ветер.